За волной океана

— Я приглашаю вас на ют, там уже собрались моряки, — сказал Озеров.

— Да, нам пора...

Его провожали после подъема флага. Моряки выстроились на верхней палубе. Дежурный по кораблю отдал замполиту капитану 3-го ранга Лаврову рапорт — командир в это время находился в штабе бригады. Лавров заговорил неторопливо, торжественно-напевным голосом:

— Товарищи, у нас в гостях побывал ветеран Краснознаменного Северного флота капитан-лейтенант запаса, ныне директор крупного завода в Свердловске Борис Петрович Кольцов. В годы войны он смело и мужественно сражался с врагом, трижды был ранен... — замполит передохнул, посмотрел на стоявшего рядом с ним ветерана, потом перевел взгляд на старпома Покрасова, стоявшего рядом с дежурным по кораблю штурманом Озеровым. — Позвольте мне от всего экипажа корабля, от себя лично поблагодарить Бориса Петровича за все, что сделал он во имя нашей Родины. Его раны, товарищи, это зарубка в нашей памяти...

Ветеран задумался о чем-то далеком и тревожном, отчего лицо его стало похожим на серый базальт. Быть может, он вспомнил войну? А когда замполит Лавров предоставил ему слово, он резко поднял голову, смотрел на моряков, застывших в строю, а перед глазами плыл розовый, как утренний рассвет, туман. Наконец глухо, с трепетным волнением заговорил:

— Товарищи, дорогие воины, сыны, воевал я не ради славы. Нет, не ради славы. — Ветеран впился острым взглядом в серо-белое лицо Покрасова и, словно уязвленный его невозмутимым равнодушием, перевел свой взгляд на торжественно-сияющее лицо замполита. — После войны я снял флотскую форму, но все эти годы море живет во мне. У вас, друзья мои, на корабле служат добрые люди, долг для них, как я понял, превыше всего. Спасибо за то, что вы помните нас, ветеранов. Спасибо!

Борис Петрович поклонился кормовому флагу и торопливо сошел по трапу на берег. Здесь его уже ждала черная «Волга» комбрига. Капитан 1-го ранга Зерцалов поздоровался с ним, пригласил в машину. Был он весел, сыпал шутками.

— Ну, как вам «Ястреб»? — спросил он, озорно поблескивая глазами.

— Будто в родной семье побывал, — грустно отозвался ветеран. — Моряки как на подбор. Командир хотя и строгий, но душевность в нем есть. — Он умолк, не смея поднять на комбрига глаза.

— А старпом Покрасов? — спросил Зерцалов.

— Игорь Борисович? — переспросил ветеран, оживившись. — Ничего! В нем сидит крепкий корень. Только жаль мне его, вот что. Жена умерла, осталась дочь, мать сердечница.

— Я вам, Борис Петрович, один секрет открою, — вкрадчиво заговорил комбриг. — У капитана первого ранга Гаврилова есть дочь Варя, так Покрасов влюбился в нее по самые уши, а Сергей Васильевич очень переживает.

— Почему?

— Покрасов старше Вари...

— Это хорошо, не будет бегать к другим женщинам, — улыбнулся ветеран.

— Скоро Варя вернется из Москвы, где учится, и они поженятся, — добавил Зерцалов.

«Ну что ж, — весело подумал Борис Петрович, — тогда цепь море-семья-корабль замкнулась. А я в этой цепи как оборванное звено...» На его душе стало тоскливо. Ветеран ехал через Москву, и комбриг попросил его передать привет адмиралу, просьбу которого — побывать ветерану на «Ястребе» — он выполнил. Зерцалов говорил еще что-то о корабле, о том, что предстоят учения и, видимо, старпом Покрасов скоро будет назначен командиром корабля, но ничего этого ветеран не слышал. Мысленно он перенесся в годы войны, будто наяву услышал рев пикирующих бомбардировщиков, взрыв торпеды, корабль, объятый пламенем, стал медленно погружаться в воду... Это было похоже на кошмарный сон. Но это был не сон. Явь, выплеснувшаяся из глубины его истерзанной души, вдруг остудила его, завертела.

«Волга» бежала вдоль берега. Старпом Покрасов стоял на юте и задумчиво глядел ей вслед. Со всеми Борис Петрович прощался за руку и говорил одну и ту же фразу: «Желаю вам всего доброго». Потом он подошел к нему и, щуря свои карие, с грустинкой, глаза, сказал: «И тебе, Игорь, я желаю всего доброго; береги мать, а будешь дома, в отпуске, принеси ей тюльпаны, она будет очень рада. Все женщины любят тюльпаны, и она тоже». Когда ветеран говорил это, в его глазах, как прежде, в море, не было ни веселости, ни задора, казалось, что его что-то мучит, а что, сказать старпому он так и не решился. Покрасов в ту минуту сдержанно отозвался: «Благодарю вас, Борис Петрович, за добрые слова, а тюльпанов матери я обязательно нарву в степи. Поеду весной в отпуск и нарву». Теперь же он вдруг подумал — а почему именно тюльпаны? Ведь он может принести ей букет гвоздик или роз...

Покрасов осмотрел кубрики и каюты, обошел боевые посты, на ходу делая замечания морякам, а когда поднялся на палубу и на полубаке обнаружил куски ветоши, строго отчитал дежурного.

— Плохо делали приборку, — жестко сказал старпом. — Или вы полагаете, что за этим вам следить необязательно? — усмехнулся Покрасов. — Если бы все это увидел ветеран, которого только проводили, мне было бы стыдно за корабль.

— На меня он не произвел впечатления мужественного человека, — признался Абрамов.

— Почему?