За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)

Здесь же, как видим, в двух последних строчках этого четверостишия присутствует и своеобразная перекличка с нависающим над "Словом о полку Игореве" солнечным затмением, символизирующим собой вечную борьбу сил тьмы и света (или по Клюеву - туч и зари). Чуть позже мы ещё возвратимся к этой световой символике, а пока что перечислим хотя бы бегло те образные параллели со "Словом", что видны в поэме Клюева буквально невооруженным глазом. В первую очередь здесь следует упомянуть ту россыпь отдельных слов и выражений, которые словно бы "заскочили" в клюевского "Каина" из лексикона автора поэмы ХII века. Это - "вежи", "яруги", "тростию", "полон", "аксамитный", "Буй-Тур", "закличет сокола - Стрибога", "шейная гривна" и другие. Ну а кроме того, это те конкретные фрагменты поэмы про Каина, которые имеют свое соответствие в образной системе поэмы о князе Игоре. Так, на мой взгляд, просто невозможно пройти мимо такой откровенно прослушивающейся переклички, какая обнаруживает себя между строками Клюева "Не снится пир в родимой стороне, / По ней ли грусть з в е н и т во мне?" и известным восклицанием автора "Слова": "Что ми шумить, что ми з в е н и т ь - далече рано предъ зорями?.."

Определенное образное сходство имеют и следующие фрагменты двух поэм:

Надо...

Работать в мировом масштабе,

Забыв о суздальской бабе

В аксамитном сарафане, монистах!..

("Каин")

И:

...Кая раны дорога, братие,

забыв чти и живота,

и своя милая хоти, красная Глебовны

свычая и обычая!..

(То есть: "...Замечает ли раны, братья, тот, кто ради воинского дела забыл и честь, и богатство, и ...> своей милой, желанной прекрасной жены Глебовны привычки и обычаи?..")

("Слово о полку Игореве", обращение

к Всеволоду Юрьевичу С у з д а л ь с к о м у)

Одна и та же образная "матрица" просматривается также и в том эпизоде сна Святослава, где ему подносят "синее вино, съ трудомъ смешено" и в строчках поэмы Клюева "И женщине принес я кубок / С гадюкою на самом дне". Причем строка, которая завершает это четверостишие, несет в себе "эхо" ещё и самого вещего сна Святослава, насыщенного, как мы помним, зловещей похоронной символикой.

Автор "Слова":

А Святъславъ мутенъ сонъ виде въ Киеве на горахъ...

Клюев:

И женщине принес я кубок ...>

Луну в зрачках и жуть во сне!

К этому же, испытанному в "Слове" приему сна прибегает Клюев и в эпизоде, начинающем собой главу третью.

Мне снилося: заброшен я

В чумазый гиблый городишко,

Где кособокие домишки

Гноились, сплетни затая...

И снова, как видим, параллель: образ "кособоких домишек" перекликается с привидившимся Святославу в его сне "златоверхим теремом", в котором "уже дьскы безъ кнеса" - то есть тоже готовом скособочиться, а то и рухнуть.

Или же возьмем введенный в финальную часть "Каина" рассказ Клюева о друге его детских лет, в котором

...Чуялся павлиний гарус,

Подснежный ландышевый сон.

Любил он даль, стрельчатый парус,

Морей нездешних Робинзон...

Финал этого рассказа звучит трагически: юный "Робинзон" погибает, и, судя по окружающим этот эпизод "морским" образам, погибает именно в в о д е, то есть, попросту говоря, - т о н е т.

Вот как звучит это место у Клюева:

...Напрасно звал на поединок

Я волны и медуз на дне.

Под серый камень лег барвинок

Грустить о чайках и весне,

И с той поры, испив у трупа

Морской зеленой глубины,

Я полюбил холмов уступы

С ущербным оловом луны!..

Близкий к этому мотив возникает и в предшествующей финалу части "Слова о полку Игореве", в том небольшом эпизоде, где упоминается о гибели "уноши князя Ростиславля", которого во время переправы через речку Стугну разлившаяся весенняя в о д а "затвори д н е при темне березе". При этом оба эти эпизода оказываются схожими не только по характеру запечатленной в них смерти да по юному возрасту утонувших в них персонажей, но и по своему месту и характеру появления в поэмах. И в "Слове", и в "Каине" эти эпизоды произошли задолго до тех основных событий, что легли в сюжеты обеих поэм, и носят характеры ярко выраженных личностных ретроспекций. И это не просто память о произошедших утратах: это - боль из-за того, что утонувшие не смогут приобщиться той радости, о которой говорят, завершая свои произведения, оба автора.

Что же это за радость, которую не суждено узнать так рано погибшим юношам?

Для понимания этого, нам необходимо возвратиться к началу нашего разговора и ещё раз посмотреть на ту символику, которая выражена в образах солнечного затмения (у автора "Слова о полку") и борющейся с тучами зари (у Клюева).

По сути дела, обе поэмы начинаются практически с одного и того же явления, а именно - с обнаружения исчезновения с в е т а и встречи с т ь м о й. Это происходит в завязке сюжета "Слова о полку Игореве":

Тогда Игорь възре на светлое солнце

и виде отъ него т ь м о ю

вся своя воя прикрыты...

Фактически это самое же мы видим и в первых строках поэмы о Каине:

...И мыши грызли половицы,

Гнилушки гроба вурдалак,

Свечой неодолимый м р а к

Казался крыльями орлицы...