За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)

Но наиболее интересным для наблюдений оказывается последний четвертый ряд соответствий, входящие в который пары образов из стихотворений Клюева и "Слова о полку Игореве" не просто обнаруживают "родство" друг с другом, но ещё и как бы восходят к неким, скрытым от нас за столетиями, но общим для обеих по этических систем истокам. Так, например, в том эпизоде "Слова", который посвящен первой победе русичей над половцами, автор, перечислив захваченные в качестве трофеев "злато, и паволокы, и драгыя оксамиты", говорит:

...Орьтъмами,

и япончинцами,

и кожухы

начашя мосты мостити по болотомъ

и грязивымъ местомъ,

и всякыми узорочьи половецкыми...

Комментарии к этим строкам во всех изданиях "Слова" одинаковы: добыча русичей была так велика, что ею вымащивали гати через болота и топкие места. Хотя, можно ли так замостить узорочьем топкое болото, чтобы оно выдержало всадника с конем, да и вообще - зачем это было делать, если русичи в тот день всё равно остались ночевать на захваченных половецких вежах, комментаторы не уточняют...

Дополнительный свет на это место "Слова" проливает употребление тех же самых образов в стихотворении Н. Клюева "Досюльная", где, в частности, говорится:

Ах вы, сукна-заволок и,

Вами сосны ли крутити,

Обряжать пути-мосты?

Побраталися с детиной

Лыки с белою рядниной

Поминальные холсты!..

Здесь, как видим, перекликающиеся с "паволоками" из "Слова" ткани "заволоки" употреблены уже не для бессмысленного устилания ими болот и топких мест, а для некоего ритуала обряжания путей-мостов, за которым через определение "поминальные" угадывается тот трагический смысл, который откроется нам в "погребальном" сне Святослава и его последующей расшифровке боярами, сообщившими ему о трагической гибели Игоревых дружин. В построении же самой этой метафоры и автор "Слова", и Клюев обращаются к древнерусскому свадебному ритуалу прохождения молодыми сеней. "Сени, - говорится по этому поводу в книге "Русский народный свадебный обряд" (Л., 1978, с. 95), имеют особое значение, являясь как бы медиатором пространства и двора. Для понимания роли сеней в свадьбе существенно их название мосты". Таким образом, уподобление битвы на Каяле свадебному пиру начинается в "Слове" не со строк "ту пиръ докончаша храбрии русичи: сваты попоиша, а сами полегоша", а ещё с упоминания "мостов", для успешного прохождения которых свитой жениха служила традиция предварительного одаривания тещи дорогими подарками. Вот на это и идут в "Слове" праздничные ткани "паволокы", но только на месте любящей тещи в данном случае оказывается ожидавшая русские дружины Смерть, с которой они вскоре, пройдя мосты битвы, и породнятся на реке на Каяле...

Или возьмем такой фрагмент "Слова" как описание смерти Изяслава, сына Василькова, в рассказе о которой, в частности, говорится: "Позвони своими острыми мечи о шеломы литовьскыя ...> и схоти ю на кровать, и рекъ: дружину твою, Княже, птиць крилы приоде... Единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра тела чресъ злато ожерелие..."

Исследователей и комментаторов поэмы давно смущала эта появляющаяся посреди поля битвы кровать, поэтому в большинстве последних изданий "Слова" были произведены конъектуры "и с хотию на кров, а тъи рекъ" и "исходи юна кров, а тъи рекъ", избавляющие текст от этого далеко не воинского атрибута. А между тем в стихотворении Клюева "Годы" появляются образы, которые позволяют предположить правоту именно конъектуры "и схоти ю на кроват ь", ибо если под нею и подразумевается ложе для сна, то только - для вечного.

Вот что пишет в своем стихотворении Клюев:

Не узнаю тебя, пришлец.

В серьгах, коралловый венец,

Змея на шее, сладко жаля,

Звенит чешуйками о зале

Подземном, в тусклых сталактитах,

О груде тел, лозой повитых

На ложе обоюдоостром!

Душе прозреть тебя не просто...

Казалось бы, и тема совсем не та, что в "Слове", и атмосфера, и тем не менее, перебирая пары "злато ожерелие" - "змея на шее", "дружина, крилами птиць приодетая" - "груда тел, лозой повитых", мы дойдем и до соответствия так смущающей комментаторов "кровати" и "обоюдоострого ложа", под которым можно без особого труда угадать лезвие меча или кинжала. Думается, что при кропотливом исследовании фольклорных текстов древности окажется вполне вероятным обнаружение и того из них, который послужил общим истоком для появления вышеуказанных образов как в "Слове", так и в стихотворении Клюева.

Интересные дополнения к раскрытию смысла строк "Слова" "коли соколъ въ мытехъ бываетъ, высоко птицъ взбиваетъ; не дастъ гнезда своего въ обиду" дают и такие образы из стихов Клюева как "искупайся, сокол, в речке - будут крылышки с насечкой" и - "Я... мылил перья океанской пеной", за которыми отчетливо прочитывается процесс закалки лезвия клинка или стрел, что в метафорическом плане соответствует символу возмужания (ср. с названием романа Николая Островского "Как закалялась сталь").