За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)

Не было, добавим мы, ничего подобного и ПОСЛЕ. Но в том-то и досада, что понимая это, мы вместе с тем ещё и доныне обедняем себя, переиздавая из года в год эту многослойную чудо-поэму в одних и тех же переводах и с одними и теми же комментариями! Вот, например, известное всем выражение «буй туръ», адресованное брату Игоря Всеволоду и прочитываемое как «отважный, сильный, храбрый, гордый» бык (см. примечания Д. Лихачева к словам «буй туръ» в любом из изданий поэмы). Трудно сказать, откуда взята эта пышная цепь эпититов, по-видимому, только из собственного представления комментатора о бычьей породе, а между тем, как отмечает украинский исследователь «Слова» Степан Пушик, «СВАДЬБА на Гуцульщине называется БАЙ, народного сказочника из села Суходола Рожнятовского района Ивано-Франковской области Федора Михайловича Галиния называли в селе БАЕМ, а сказки — БАЙКАМИ». Исходя из этого, в «буй туре» справедливее видеть не «буйного» тура-воина, а уж скорее прообраз некоего «СВАДЕБНОГО генерала», балагура-тамады, распорядителя пира. Стоит ли пренебрегать подобными наблюдениями? Не думаю. Ведь даже и те фрагменты поэмы, где текст не является «темным», сведетельствуют, что нападение Гзака на вежи, якобы «захваченные» Игорем, прервало не что иное как выполнение именно брачного договора:

...Ту ся брата разлучиста
на брезе быстри окаянной;
ту ПИРЪ докончаша храбрии русичи:
СВАТЫ ПОПОИША, а сами полегоша...

Учитывая то, что Автор поэмы «не употребил ни одного слова зря», принять за истину тот факт, что уподобление битвы — пиру и вытекающее из этого обращение «сваты» является чисто поэтической образностью, наверное, будет несерьезным. Скорее всего, Автор просто констатировал факты — говорил о действительном ПИРЕ, прерванном нападением Гзака, и назвал половцев СВАТАМИ в их реальной, РОДСТВЕННОЙ, а вовсе не ОБРАЗНОЙ функции: ведь Владимир Игоревич был и в самом деле ПРОСВАТАН за дочку Кончака, и в системе той же феодальной образности, на которую ссылался Д. Лихачев, только это, а никакая не метафоричность, давало Автору право на употребление данного выражения!

«Тогда же на поле битвы, — дополняет этот рассказ летописная повесть, — Кончак поручился за свата своего Игоря, ибо тот был ранен...»

Надо думать, его разговор с Гзаком был малоприятным для последнего!

Въстала обида въ силахъ Даждьбожа внука:
«Вступилъ-де, вою, на землю Тьмутороканю?!»
Въсплескала лебедиными крылы на синемъ море у Дону;
плещучи, упуди жирня времена...

Свадебное утро оказалось нерадостным. Вместо веселого пира Кончаку пришлось вести переговоры с Гзаком и другими ханами, добиваясь поручительства за жизнь русских князей и оставшихся в живых русских воинов. Нужно было как-то успокоить плачущих девушек, за одну ночь превратившихся из невест сразу в «соломенных вдов»...

Не случайно в этой части поэмы возникает и образ Обиды, плещущей лебедиными крыльями. Во-первых, само понятие обиды, по наблюдениям В. Колесова, это «плата, но уже не за смерть, а за оскорбление ЧЕСТИ во всех её видах», а во-вторых, оно тоже восходит к такому жанру народной поэзии как величальные песни, которые звучат по ходу всей заключительной части СВАДЕБНОГО обряда: т.е. на второй и на третий день свадьбы, когда из гостей остаются совсем немногие... (По сообщениям летописи из всех русичей («гостей») осталось в живых всего только пятнадцать человек. — Н.П.) Сквозным образом этих песен был образ лебеди-невесты, о чем говорят и другие свидетельства. «Так из обычной феодальной лексики, — пишет в связи с этим образом Д. Лихачев, — рождается зрительно-эмоциональный образ, но и самый этот образ глубоко народен: в ином значении, в ином идейном качестве, но сходный по своему внутреннему, эмоциональному содержанию, он встречается и в устной народной поэзии:

Знать, Судинушка по бережку ходила,
Страшно-ужасно голосом водила,
Во длани Судинушка плескала,
До СУЖЕНЫХ голов да добиралась...»

Но СУЖЕНИЕ, как гласят словари, это те, кто предназначен друг другу судьбой в супруги: ЖЕНИХ и НЕВЕСТА, — так что Дмитрий Сергеевич напрасно говорит о каком-то «ином» значении образа — в «Слове» прочитывается именно то, о которым мы говорим в данной работе.