За зеркалами (СИ)

Он так часто слышал жалобы окружающих на их жизнь. На скучный калейдоскоп серых однообразных дней, монотонно сменяющих друг друга, когда порой тяжело отличить, что из событий произошло сегодня, а что - вчера или два дня назад. Почти невозможно определить, потому что все дни настолько похожи один на другой, что кажется, человек находится в каком-то постоянном состоянии бега. Как та самая белка в колесе. Вроде и имея вполне определенную цель - бежать вперед...но уже потеряв всякий смысл в этом вечном движении. Изо дня в день. Не успевая смотреть по сторонам. Не имея возможности оглядываться назад...да и особой причины для этого, ведь там, позади всё то же колесо, но теперь оно нависает над ней, грозясь обрушиться на небольшую тушку, отчаянно перебирающую лапками по тонким перекладинам. С одной только мыслью - попасть по ним. Не упасть, не позволить жерновам за спиной поглотить крошечное тщедушное тельце со взъерошенным потемневшим мехом. Откуда жернова? Ведь мы все знаем, что там лишь колесо. Никаких лезвий, остро заточенных и направленных в белку, никаких языков пламени, извергаемых за незапланированную передышку. Просто колесо таких же бесцветных, неинтересных дней, наполненных бесполезным стремлением двигаться вперёд. Неоправданно. Бесцельно. Бесполезно.

Сколько может мчаться белка в колесе? Столько, сколько оно крутится...или пока она окончательно не выбьется из сил. Пока не упадёт истощённая и опустошённая с разорвавшейся в ошмётки разочарования картиной мира, в которой бег по кругу оказался никчёмным, бесполезным, бессмысленным занятием. Бег по кругу, являвшийся всей её жизнью. Но что ему нравилось в этой схеме: порой только это падение и было способно показать действительно сильных людей. Раскрыть их характер и дух как для окружающих, так и для самого свалившегося. Оно наглядным образом демонстрировало способность одних собраться, встать в полный рост и, тщательно отряхнувшись, наконец, оглянуться вокруг себя, чтобы заметить, что мир гораздо шире, выше и объёмнее их небольшого колеса с такими неудобными, тонкими перекладинами, с которых они постоянно соскальзывали. Впрочем, подобное могут сделать лишь немногие. Большая часть остаётся валяться на своём месте или же, опустив голову и не разгибая спины, уныло шагает к осточертевшему до оскомины в зубах, но такому привычному колесу, прикрывая горечь от разочарования самим собой и осознанием собственной ничтожности привычными, заученными до скрипа действиями. Просто потому что так удобнее. Так легче.

            Вилберн Джонсон отвёл взгляд от высокой фигуры молодого хозяина, облачённого в чёрный однобортный приталенный пиджак с тремя блестящими пуговицами и лацканами с заострённым углом. Из-под него выглядывала белая рубашка и черные сужающиеся книзу брюки. Он сухо улыбался в ответ на слова одного из гостей, очередного партнёра по бизнесу. Судя по тому, что мистер Дэй предпочёл переодеться в более официальную одежду вместо своего любимого домашнего костюма, он возлагал определённые надежды на эту встречу, назначенную ещё две недели назад.

            Джонсон недовольно шикнул на юную горничную, едва не споткнувшуюся, бокалы, наполненные самым лучшим бурбоном, опасно зазвенели, и Вилберн сделал себе мысленную зарубку серьёзно поговорить с девчонкой. Она прошла мимо него, затаив дыхание, знает, негодница, что именно старик распоряжается штатом прислуги. Хозяин дал своему управляющему карт-бланш во всех вопросах, связанных с домом. Правда, чего до сих пор Джонсон понять не мог, так это единственной установки Кристофера - нанимать работников только из определённого агентства. И в первый раз посетив это место по поручению хозяина, Джонсон едва не получил инфаркт, узнав, что агентство это было социальным и набирало только бывших воспитанников детдомов. Для старого верного управляющего, проведшего всю свою жизнь в доме Дэев, отличавшемся особой чопорностью и повышенными требованиями ко всем, чья нога переступала порог их особняка, подобная информация стала откровенным шоком, не желая укладываться в убеленной сединами голове. Впрочем, человек со временем привыкает ко всему. Вот и Джонсон по истечении долгих дней научился не прятать столовое серебро и драгоценности в сейф, когда к ним приходили устраиваться новые работники. Правда, в этом была и некая заслуга самого Кристофера, который разговаривал с немногочисленной прислугой лишь раз - при приёме на работу. Что он говорил молодым людям, чем запугивал их или, наоборот, поощрял, Джонсон не имел понятия. Только видел, что эти люди выходили из кабинета господина с явным отпечатком страха и настороженности на лицах. Кстати за всё это время управляющий ни одного из них так и не поймал на воровстве.