За зеркалами

Застыла. Заледенела, неспособная даже вздохнуть. Будто один этот его взгляд заморозил лёгкие так, что малейшая попытка глотнуть воздуха причиняет боль…и где-то отстранённо, каким-то ничтожным краешком сознания вдруг обнаружить, что можно и не дышать. Просто глядя на него. На то, как раздуваются ноздри и крепко стиснуты челюсти. Желваки ходуном. Он злится. Этот хищник, не склонивший своей головы даже в клетке, ключ от которой хранился у меня в руках…хищник, без спроса, нагло залезший на мою территорию, был в ярости. Ему не понравилось, что я посмела сделать то же самое? Что посмела зайти в его логово? В таком случае он всё же просчитался насчет меня.

Сжать зубы, чтобы выдержать огненный взгляд. Да, в этом полутёмном крошечном помещении, где на стенах колыхался тонкий силуэт свечного пламени, он кажется огненным, способным сжечь дотла. Чёрный огонь. Ни слова. И кажется даже, что он не дышит, потому что его грудь почти не шевелится.

А в это время старуха вскочила резко и засуетилась, что-то тихо причитая, кажется, даже успела недовольно здоровой ногой своего соседа по комнате пнуть, потому что тот вдруг тоже повернул голову к колыхавшейся за спиной Дарка занавеске и, увидев посетителя, со всей расторопностью, на которую только был способен, начал вставать с тряпья. В какой-то момент схватился за спину и закряхтел, но дело своё не бросил.

Женщина же ко мне подошла и, неожиданно сильно вцепившись пальцами в запястье и дёрнув к себе за руку, пробормотала:

— Вставай, пора тебе уже. Засиделась в гостях. Вон…пришли за тобой.

Сбросила её руку со своей, встав с табурета и снова переводя взгляд на Дарка.

— Как видишь, ты помешал нашему чаепитию.

Он медленно посмотрел на женщину, и, видимо, та увидела в его глазах нечто, что её напугало, потому что тут же повернулась к старику и, взяв его за руку, вышла из комнатки, напоследок оглянувшись на меня и поджав губы.

Он стоял там ещё ровно несколько секунд. Пять. Я считала их про себя. Пять медленных секунд, которые я словно видела сквозь пелену его взгляда. Одна цифра плавно сменяется второй, растягивается, закручивается по спирали, в тот самый омут мрака, в котором, кажется, потонули даже зрачки. А затем сделал всего три шага ко мне…огромное расстояние для этой каморки…расстояние, исчезнувшее, растаявшее мгновенно, когда он встал настолько близко, что я ощущала его дыхание на своём лице. Настолько близко, что я снова замерла в небытии, растворившись в бездне его огненной тьмы, не в силах отвернуться, сбросить это наваждение…как же легко было представлять нашу встречу за километры отсюда, прокручивать в голове вопросы и его возможные ответы…и какой фатальной ошибкой кажется она теперь, когда между нами миллиметры.

* * *

Я не поверил Велси. Девчонка была той ещё фантазёркой. Как-то прибежала среди ночи ко мне домой и завопила, что катакомбы затопило. Пока бегал и в панике одежду свою искал в полутьме комнаты, слушал о том, что еще и приехали «несколько больших машин, там сидели копы…хнык-хнык…они начали всех заталкивать в свои машины и увозить».

Всё оказалось ложью, конечно, но об этом я узнал, лишь примчавшись в катакомбы и встретив недоуменные выражения на лицах их жителей. К слову, я до сих пор не знаю, почему она так делает. Ни наказания, ни объяснения на Велси не действуют. Девочка просто живёт в придуманном ею мире и чувствует себя счастливой именно в эти моменты. Даже если потом ей приходится в качестве наказания часами стоять коленями на горохе. Иногда мне казалось, что у неё своеобразным способом мир перевёрнут. Нашу реальность она принимает за скучный сон, а живёт именно во время этих своих проделок. Её невозможно поймать на лжи как раз поэтому — девочка не просто врёт. Она проживает каждую ситуацию. Со временем мы просто перестали верить ей. Кто-то злился и срывался, и тогда Велси доставалось до синяков и жгучей обиды от непонимания: ведь она сама искренне верила в свои истории.