Зина, жена Фрола, жила в Кузнечных рядах, у матери своей, вдовы мелкого торговца овощами, Таисии Марковны. С Фролом познакомилась на фронте, где работала медицинской сестрой в полевом казачьем госпитале. Старуха Марковна, много лет мечтавшая о счастливом браке дочери, ужаснулась, когда узнала, что Зина вышла замуж за большевика.
Напрасно Зина пыталась разуверить мать, что большевики вовсе не такие, какими их расписывает купец Гордей Филиппович, старуха и слушать не хотела. Несколько успокоилась Марковна, увидев зятя воочию и познакомившись с ним, когда Фрол на один день приезжал в Читу, ненадолго забежал к Зине.
— Кажись, и верно, ничего зять-то, вроде уважительный, — рассуждала Марковна после ухода Фрола. — Только чего же это он забежал-то на одну минутку?
— Некогда ему, мама, дела там у него всякие фронтовые, срочные.
— Фронтовые, строчные, а про домашние дела и в думушке нету. — И, поджимая губы, вздыхала — А все-таки не пара он тебе, Зина, хоть сердись, хоть нет. Эдакий верзила, под потолок головой, а плечи-то, а ручищи-то, боже ты мой! Ему бы вся статья грузчиком работать либо молотобойцем в кузнице, а не в командерах ходить. И где ты подцепила его, эдакого?
Черноглазая, тоненькая и стройная Зина смеялась, обнажая в улыбке сахарно-белые зубы.
— Ничего, мама, любовь-то ведь не картошка.
— Да оно-то верно, полюбится сатана лучше ясного сокола. Ох, Зина, Зина, ветер у тебя в голове, вить это хорошо, ежели он характером-то мягкий, уживчивый, а ежели он, не дай бог, такой, как вон зятюшка наш Артамон? Тогда тебе только и жития до первой выпивки, кулачищи-то у него — страшно смотреть, как двухпудовые гири! Посадит тебя на одну ладошку, другой хлопнет, и жизни конец.
— Он меня, мама, и пальцем не тронет, ветру на меня не даст дунуть.
— Ох, девка, твои-то речи да богу бы встречи. — И, тяжко вздыхая, старушка шла на кухню чистить картошку.
После второй встречи с Фролом, и особенно когда узнала от Зины, что зять ее теперь у казаков большой начальник, старуха переменила к нему отношение, перестала упрекать дочь, а встретившись с соседками и со знакомыми бабами в очереди за хлебом, даже хвалилась:
— Уж зять-то у меня попал, слава те господи, уважительный, больших наук человек. У него и чин-то генеральский, кабы погоны-то не отменили, так он бы в аполетах ходил. Ну-у, я теперь и горюшка не знаю. Намедни, как приезжал он с фронту, я собираюсь на базар идти, говорю ему: деньжонок бы мне, Фрол Омельяныч, сколь можно, на базаре-то вон какая дороговизна. А он, девки, ни слова не говоря, и целую папушу мне керенских отвалил, даже и не считамши.
Бабы ахали, качали головами, вздыхали:
— Ай-я-яй, счастье-то какое привалило!
— Зина-то генеральша! И верно говорят: не родись красивой, а родись счастливой.
— Какой он генерал, — возражала одна из завистниц, — вот раньше были генералы, это действительно, и посмотреть-то было на что… — И чтобы досадить Марковне, принялась расхваливать прежних генералов, вспоминая их парадные выезды, ордена, эполеты, балы и наряды генеральских жен.
— На черта нам ихние балы, — вступалась за Марковну высокая сухопарая соседка ее Степанида, — они-то веселились на балах, а с нас за это по три шкуры драли.
— Фрол! — радостно воскликнула Зина, увидев мужа, и кинулась к нему, едва он появился в доме, повисла на нем, обхватив руками за шею.
— Зинушка, милая, здравствуй, — он обхватил ее за талию здоровой рукой, легко приподнял, привлек к себе. Она прижалась к нему, целовала заросшее черной щетиной лицо и вдруг заметила повязку на руке, охнула испуганно:
— Ранили тебя?
— Да так, пустяки, кость не задело.
— Что же ты сразу-то не сказал? Сейчас.
В ту же минуту она метнулась к себе в комнату, обратно вернулась с куском марли и флаконом йода в руках.
— Раздевайся!
Фрол снял шапку, распоясался. Зина помогла ему стащить гимнастерку, принялась разматывать окровавленный бинт. Из своей комнаты вышла Марковна, поздоровалась с зятем, поахала при виде раненой руки и, когда Фрол успокоил ее, полюбопытствовала:
— С кем война-то была? Стреляли-то как страшно. Я перепугалась да в подполье, сижу ни жива ни мертва. Господи, страсти какие.
Фрол коротко рассказал о мятеже. Разговаривая с ним, Марковна не забывала о деле: поставила самовар, разожгла печь, принялась готовить обед.
Обедали в кухне. Проголодавшийся Фрол с удовольствием навалился на жаренную со сметаной картошку и на гречневую кашу с молоком. Потом пили чай. Фрол наливал себе четвертый стакан, когда в доме появился запыленный, в измазанных грязью сапогах казак.
По встревоженному виду казака Фрол понял — случилось что-то неладное, спросил:
— Что такое?
— В областном Совдепе был сейчас, просят вас туда прибыть срочно. Командира нашего убили, Кларка.
Кровь бросилась в лицо Фролу.
— Кла-арка? — переспросил он, не веря своим ушам.
— Так точно, на моих глазах дело было… — Казак коротко рассказал о смерти Кларка и о том, что тело его казаки привезли домой, к семье убитого командира.
Сурово сдвинув густые брови, Фрол молча выслушал печальную весть и, шумно вздохнув, выпрямился, приказал казаку: