Забайкальцы. Книга 2

— Совершенно верно. В городе появились анархисты, они что-то затевают, а для этой цели и учинили налет на спирто-водочный склад, чтобы втянуть в пьянку воинские части. Хорошо, что вовремя обнаружили…

Паровозный гудок не дал шахтеру договорить. Заверещал свисток кондуктора, от головного вагона послышалась команда: «По вагона-ам!»

Торопливо попрощавшись со старым шахтером, офицеры кинулись бегом к своему поезду, в вагоны прыгнули уже на ходу.

Глава XIV

Теплый февральский день только наступал, когда эшелоны аргунцев прибыли в Гомель. Все железнодорожные пути станции Гомель были густо забиты воинскими составами. На перроне, в станционных залах и на улице города шумно, многолюдно. Все спешат, рыскают по городу, в поисках съестного. Казаки, набегавшись по городу, или режутся в карты, или часами сидят возле костров, что пылают по ночам вдоль воинских поездов, ведут бесконечные разговоры.

— Долго ишо будем торчать здесь?

— А чума его знает.

— Сено кончилось.

— Говорят, солому привезут к вечеру.

— Хо, тащи назад такой фураж!

— На коней смотреть жалко.

— Говорят, вся дивизия наша здесь, окромя Первого Читинского.

— Я сам видел казаков из Первого и Второго Верхнеудинских полков, нашей станицы ребята есть.

— Застопорили всю дивизию.

— Через чего же это?

— Не разбери-поймешь, одни говорят, что на фронт завернуть нас хотят, другие — что мосты впереди разрушены, а третьи — что разоружать нас будут, вот и разберись тут попробуй.

— Ну-у уж разоружать-то дудки, Марья Ивановна! В Белой-то шибко разоружили?

— Чего же комитетчики-то наши думают, не добиваются пропуску?

— А как тут насчет винных складов?

— Ишь чего захотел!

— Нет, брат, отошла коту маслена.

Оживились казаки, лишь когда услышали, что фуражиры раздобыли где-то прессованную овсяную солому и на десяти пароконных фургонах доставили ее к поезду. Все кинулись помогать фуражирам разгружать солому, разносить ее по вагонам, где голодные кони их грызли деревянные перегородки и кормушки.

Дневальным по вагону, где находился Егоров Воронко, в тот день был Афанасий Суетин. Егор помог ему сносить в вагон тюки соломы, задать корм лошадям, в первую очередь накормил своего Воронка. Берег Егор Воронка, холил его; когда не хватало кормов, весь свой хлеб отдавал ему. Вот и сегодня, когда увидел, что Воронко грызет кормушку, не вынес: достал из седельной подушки пару белья, отнес на рынок, выменял там ковригу хлеба, ведро картошки и все это скормил коню.

Вечерело, когда Егор, накормив Воронка и подбросив ему соломы на ночь, отправился в свой вагон. Но не успел он сделать и десяти шагов, как сзади его окликнули; оглянувшись на оклик, Егор остановился и в подходившем казаке в урядницких погонах узнал Федота Погодаева. Урядник был чем-то взволнован, лицо его раскраснелось, зло искрились глаза и нервно вздрагивал крутой подбородок.

— Ты чего это, — спросил Егор, — подрался, что ли, с кем?

— Да тут, — отмахнулся Федот, — поспорил с одним типом из Первого Верхнеудинского, нашей станицы, гад, а такая контра. Ну да черт с ним. К тебе у меня есть дело. — И, заглядывая в глаза Егору, заговорил торопливым шепотом — На собрании был я, в самом комитете городском, большевистском, понимаешь? Только што оттуда. Порешили там переворот сделать в дивизии нашей.

— Какой переворот?

— Тише ты, дуролом, это дело секретное. — Федот оглянулся вокруг, кивнул головой в хвостовой конец поезда: — Отойдем вон туда.

Миновав казачьи теплушки, Федот с Егором очутились в тупике между разбитым, с обгорелыми стенками вагоном и грудой старых шпал. Федот остановился, посмотрел в сторону поезда, озаренного кострами, возле которых мельтешили казаки. Приглушенный расстоянием, доносился оттуда людской говор, здесь же было тихо, темно и пустынно, тишину нарушали лишь пронзительные гудки маневрового паровоза да скрежет передвигаемых им вагонов. Федот присел на выступ шпалы, потянул за собой Егора:

— Садись, не торчи столбом и слушай. Так вот, насчет перевороту: офицеров наших арестовывать будем сегодня, даже и самого генерала Кукуватова, чтобы всех их в здешний ревтрибунал доставить.

— Ну это уж ни к чему, — глухим, зачужавшим голосом возразил Егор, — ведь не все же офицеры злодеи были, нашего взять, к примеру, есаула Шемелина, чем он был плохой для казаков? Да хоть бы и сам полковник Хлебников, казаки на него сроду не жаловались, их-то за что же арестовывать?

— Эх, Егор, ветер у тебя в голове, и больше ничего. Послушал бы ты, что на собрании говорили сегодня: в Первом Нерчинском полку тоже был такой вот хороший офицер Семенов, а как до революции дело коснулось, оказался самой что ни на есть контрой. Он, подлюга, уже целую армию сорганизовал супротив революции.

— Так то Семенов.