Забайкальцы. Книга 4.

— Нет уж, спасибо, лучше я к соседям подамся. Выпрошу у них шубу, заберусь на сеновал и, пока весь недосып не нагоню, головы не подыму.

— Зря, девушки наши пирожков настряпали мясных. Быка вчера закололи в хозчасти, так они выпросили осердье на это дело.

— Пирожки, говоришь? — вмиг оживился Аксенов. — Неужто правда?

— Поди посмотри, если не веришь. Полнехонько решето напекли. И чаги с молоком наварили.

— Ай да молодцы девахи! Конешно, упустить такое удовольствие — грех великий! Ну, а насчет недосыпа, так я его и после пирожков наверстаю. Схожу к Журавлеву — и на сеновал.

ГЛАВА X

На военный совет вместе с командиром 1-го кавполка Макаром Якимовым пришел и Егор Ушаков. Хотя в полку у Макара Егор командовал эскадроном, но на такое важное собрание его пригласили впервые.

Собрание еще не началось; командиры и комиссары толпились в ограде, разбившись на кучки, дымили табаком-зеленухой, разговаривали. Начальник политотдела Бородин что-то горячо доказывал, обращаясь то к старику Мартюшеву, то к Плясову. Комиссар, очевидно, не соглашался с ним, отрицательно крутил головой, сверкая розовой лысиной. Поодаль от них седоусый Захар Хоменко рассказывал что-то окружившим его командирам, среди которых Егор увидел Ивана Рудакова и Петра Ведерникова, вместе с которыми участвовал он в бою под Верх-Каменкой, когда они под командой вот этого самого Хоменко отбили у белых партию арестованных. Егор также направился к Хоменко, но, услыхав знакомый голос, оглянулся. К нему, широко улыбаясь, шел командир 5-го кавполка Чугуевский.

— Егорша!

— Андрюха! — Они обнялись и, как год тому назад, принялись хлопать друг друга по плечам. — Больше году не виделись!

— С Урульгинской конференции.

— Тогда и поговорить-то не пришлось. А ты уж полком командуешь?

— Приходится, куда денешься.

— Ваше благородие, не хухлы-мухлы!

— Да и ты, говорят, в сотниках ходишь?

— Э-э, из меня и сотник-то, про каких говорят: «На безрыбье и рак рыба, а на безлюдье и Хома человек».

— Но-но, но прибедняйся. Отойдем в сторонку.

Отошли, сели на приступок амбара, разговорились. А поговорить им было о чем: вспомнили Аргунский полк, убийство Зубатки — есаула Токмакова, смерть Индчжугова.

— А как на каторгу-то вас провожали, помнишь, Андрюха? Всем полком вышли и командиров не спросили!

— Помню, Егор, все помню, разве такое забудешь, — и поник головой, замолчал боевой командир. Слишком уж много горьких воспоминаний нахлынуло на него, и мрачные картины прошлого всплывали в памяти: вспомнились и похороны казака Индчжугова, и суд, и каторга, и как шел он в кандалах мимо отчего дома, мимо сына, на которого и взглянуть побоялся тогда, чтобы видом своим не испугать ребенка.

— Ничего, Андрюха, не печалься, — утешал друга Егор, — что было, то прошло. Расскажи лучше про Швалова, где он, живой ли?

Чугуевский кашлянул, покрутил головой, словно отгоняя от себя грустные мысли, переменил тон:

— Швалов-то? Живой, на Амуре, вместе с Дмитрием Шиловым. Полком командует Степан. Кстати, у меня в полку брат твой, Михаил Ушаков, эскадроном командует.

— Михаил! — обрадовался Егор. — Смотри-ка ты, командир эскадрона, ай да Мишка! А ведь я с ним пять лет не виделся! Ну и как он там?

— Боевой командир, приехал бы на совет вместе со мной, да в наряде он…

Егору хотелось расспросить про брата побольше, но тут объявили о начале собрания, и все потянулись в дом.

Народу на совет собралось столько, что до отказа наполнили вместительную комнату штаба. Скамеек не хватило, и многие сидели на скамьях из досок, положенных на табуретки. За передним столом Журавлев, Плясов, Киргизов и Бородин. Позади них на стене самодельная карта восточного Забайкалья от Аргуни до Шилки и далее до Забайкальско-Амурской железной дороги. Карту эту мастерски вычертил адъютант Аникьев на обратной стороне карты Российской империи и гвоздиками прикрепил ее к стене. К этому времени красные партизаны восточного Забайкалья уже держали фронт на протяжении трехсот верст, от станицы Усть-Уровской на Аргуни до станицы Ломовской на Шилке. Армия их состояла из восьми кавалерийских полков, двух рот пехоты и трофейной горной батареи трехорудийного состава. В то же время в белой армии Семенова имелось пять пехотных полков, общим числом более десяти тысяч штыков, юнкерский, егерский, железнодорожный батальоны, тринадцать казачьих полков, при них восемь полевых батарей, Уссурийский казачий полк, «дикая дивизия» барона Унгерна, состоящая из пехоты, кавалерии и артиллерии. Кроме того, дивизия японской пехоты, двенадцать бронепоездов и прочее.

Обо всем этом и поведал Журавлев своим командирам. И речь свою он закончил словами, ошеломившими слушателей:

— И все-таки мы решили не отступать из Богдати в тайгу, как предлагали многие наши товарищи, а дать белым бой!

Журавлев смолк, орлиным оком окинул притихших командиров. Такая тишина наступила в зале, что в открытое окно стали слышны голоса людей на улице, скрип водовозной телеги.

— Ое-ё-ёй, — первым нарушил молчание кто-то из задних рядов. И тут же отозвались другие, такие же неуверенные голоса:

— Зряшное дело!