Так получилось, что Иван и Давид шли впереди, а Адель и домовой чуть позади. Девушке не хватало общения со своим давним другом, с которым никогда не было скучно, однако ей пришлось бы оказаться и в обществе Давида, а ей этот человек не очень нравился. Слишком однообразны и специфичны были его рассуждения: всё о деньгах да о нищете. Пусть уж идёт с Иваном, если тот его терпит, а она удовлетворится беседами с домовым.
— Пусть теперь Давид выставит угощение, — предложил домовой.
— У него ничего нет. Ты же видишь, какой он голодный.
— Это у нас ничего нет, а у него в мешке есть еда.
— Не выдумывай, пожалуйста, — строго сказала Адель.
— А я и не выдумываю. Я знаю, что он хранит в мешке.
— Откуда? Разве ты заглядывал в его мешок? Он никогда его не развязывает.
— Сам не заглядывал, а всё-таки знаю.
Домовой напустил на себя таинственный вид, помолчал, но не выдержал и объяснил:
— Ночью я встретил луговую мышь. Сначала, слово за слово, мы чуть не поругались, но потом её разобрало любопытство и она согласилась слазить в мешок. Я бы и сам мог это сделать, ведь я умею делаться маленьким, но я решил положиться на мышь. Она обследовала содержимое мешка, вылезла и подробно всё перечислила. Ты ей верь, потому что это не какой-нибудь шкодливый мышонок, а весьма респектабельная мышь среднего возраста. Так вот у него в мешке три больших кошеля с золотом, два мешочка с серебром, шкатулка с драгоценностями, богатая одежда и еда. Мышь сказала, что там очень вкусный сыр, сухари, сушёное мясо и кое-что ещё. Она сказала, что всего этого очень много, и даже привела свою семью полюбоваться на припасы и определить их качество. А этот жадина ест нашу еду, а свой мешок перетряхнуть не хочет. Положим, сыра он там уже не найдёт, но остальное должно уцелеть… Пока.
— Мы не можем заставить его нас угощать, раз он не желает. Если бы хотел, давно бы выложил к обеду хоть что-нибудь, — сказала Адель.
— Но это нечестно! — не унимался домовой.
— Мы сами предложили ему еду, — напомнила Адель. — Мы не рассчитывали, что он нам отплатит тем же. Если бы ты не подбил любопытную мышь влезть в мешок, мы бы до сих пор думали, что он нищий, так что успокойся и забудь о его мешке. И ещё прошу тебя не лазить в мешок самому и не посылать туда знакомых.
Домовой остался очень недоволен решением девушки.
— Надо же быть таким скупым! — ворчал он.
На привале, грызя свою долю сухарей, он не выдержал и обратился к Давиду.
— Сейчас бы сыру сюда. У тебя нет сыра?
Скупой вздрогнул, словно у него просили жизнь, и опасливо поглядел на маленькое, но, оказывается, очень вредное существо.
— Какой сыр? Откуда у меня может быть сыр? Глупости говоришь. Или, может быть, ты посмеяться вздумал над нищим?
Девушке было стыдно за Давида, неприятно наблюдать эту тяжёлую сцену, и она дёрнула домового за рукав расшитой рубахи.
— Перестань! — шепнула она.
Иван с интересом разглядывал героев разыгрывающейся у него на глазах драмы и, кажется, всё понял. Он и сам подозревал, что их новый спутник лишь жалуется на нищету, а на деле просто неумеренно жаден.
— Что-то мне стали вспоминаться жёлтые обезьяны, — сообщил он.
— Какие ещё обезьяны? — насторожился Давид.
— Обыкновенные обезьяны, но жёлтого цвета. Так и стоят в глазах. Не знаю уж, к чему бы это?
Адель еле сдерживала смех, глядя на озадаченные лица Давида и домового.
Чуть позже Давид тихо спросил у девушки:
— Скажи мне откровенно, Адель, этот Иван в своём уме? Он не заговаривается временами?
— Нет, Давид, не заговаривается. Просто недавно нам пришлось отражать наступление жёлтых обезьян, поэтому Иван про них и вспомнил.
— Ты сняла камень у меня с души! — обрадовался Давид.
Домовой оказался смышлёнее скупого.
— Адель, что это за жёлтые обезьяны? Иван хотел тебе что-то по секрету сказать? — спросил он.
— Это означало, что надо прекратить разговор про сыр, иначе может произойти ссора, — объяснила девушка. — Больше не говори о тех вещах, которые есть у Давида.
— Особенно о сыре, которого у него уже нет, — подхватил домовой.
Вечером путешественники услышали скрип и стук, словно ехала какая-то повозка. Прятаться было негде, но всё-таки они залегли в выжженную солнцем траву и ждали, что будет дальше.
Оказалось, что по степи неторопливо вышагивает вол, везя большую гружёную телегу, а на телеге сидит баба в цветастой юбке, белой расшитой кофте и красном платке, повязанном каким-то странным, незнакомым Адели образом, так что концы платка торчали надо лбом. Это могла быть приятнейшая женщина, а могла быть страшная ведьма. Путешественники лежали, не зная, на что решиться, при этом Давид трясся от страха всем телом. Тем временем у телеги соскочило колесо, и обрадованный вол сразу же остановился.
— Батюшки! — всплеснула руками баба. — Что ж мне теперь делать?!
И она зарыдала в голос.
Иван встал, заставив её в испуге умолкнуть.
— Что случилось, мать? — спросил он. — Нужна помощь?
Баба отступила к телеге.
— Всё бери, ничего не жалко, — заговорила она, загораживая от Ивана телегу. — Только жизнь мне оставь.