Забег на невидимые дистанции. Том 2

Нина посмотрела на него, стиснув челюсти. Этим своим взглядом исподлобья: куда лезешь? Гардинер перевел взгляд на Сета, держа пушку на прежнем месте, затем снова посмотрел на девушку. Ридли его как будто не заинтересовал, но на самом деле целиться в Нину было лучшим способом удержать верзилу на месте (особенно исходя из его признания). Нина продолжала сверлить Сета глазами. Демонстративно игнорируя единственный символ власти, как и прямую угрозу ее жизни, она только сильнее взбесила Итана.

– Смотри на меня, Дженовезе. Не смей отворачиваться. Не смей, блядь, отворачиваться от меня, когда я с тобой говорю! Когда я целюсь в тебя!

Если он сейчас в нее выстрелит, думал Сет, я своими руками его прикончу. Я вытащу его позвоночник через рот и раскрошу ему череп. Вырву пальцы, которыми он держит оружие. А если не выстрелит, желание разделаться с ним все равно никуда не исчезнет. Просто за то, что он угрожал ей.

– Миллионы лет эволюции, чтобы человек был настолько отбитым, жестоким и тупым и при этом называл себя homo sapiens? Чтобы не мог на протяжении тысяч лет организовать свою жизнь так, чтобы в ней не было войн, насилия, убийств, голода? Это называется sapiens? Процент адекватных, умных, не озлобленных и не жестоких людей среди населения планеты ничтожно мал, чтобы люди полагали себя разумным существом, вершиной эволюции. И этот процент – скорее случайное отклонение от правила, отклонение, подчеркивающее грустную статистику. Мы ведь не считаем разумными особо умных представителей фауны – за то, что они могут научиться жонглировать, ездить на велосипедах, делать селфи, рисовать на холсте или достать мобильник, упавший в море? Не считаем, конечно.

Пока на задних партах тряслись и жмурились от страха, как бы их не задела шальная пуля, предназначенная Нине, девчонка вела себя так, будто ствола с почти полным магазином в руках психа перед ее лицом просто не существовало.

Что у нее за выдержка, – думал Веласкес, сглатывая кислую слюну, – я бы уже обделался на ее месте, я бы как минимум поднял руки, чтобы защититься, а она будто не верит, что в нее могут выстрелить. Но ведь любой расстрел начинается с кого-то одного, а у Гардинера время на исходе.

Зная это, девчонка вступила с ним в полемику не для того, чтобы умолять отпустить их и никого не убивать, а чтобы психологически победить, развеяв его теорию. Наверное, прочие пути показались ей бесполезными. Она не стала тратить на них время, а другим просто не хватило духу.

– Нет, тебя я не могу убить. Ты слишком умная. Пригодишься, – прошипел Итан, но оружия не убрал, продолжая держать на мушке лоб оппонента. Он как будто спорил сам с собой и наконец пришел к конечному решению.

– Нина права, – подал голос Ридли. – Мой тренер по хоккею несколько лет внушал нам свою теорию о социальном равенстве, как он сам ее называл. Идею, в которой он был убежден, равно как в том, что вода, замерзая, превращается в лед, на котором он нас тренировал. И сейчас я услышал научное обоснование его житейских убеждений. Все сошлось. То, что слышал я, звучало гораздо проще и менее убедительно, но я все равно верил, потому что тренер был для меня всем. Он говорил: все люди на планете изначально равны как существа, но время и обстоятельства дают кому-то шансы приобретать новые качества в определенных моментах. Однако это не делает их лучше или хуже. Успешный игрок может просрать карьеру, а сидящий на скамейке запасных вдруг забьет решающий пенальти. В этих «потенциальностях» и кроется латентное равенство. Это врожденное качество, которое никогда не утрачивается, не слабеет во времени. Все остальное приобретается и теряется под влиянием внешнего мира, создавая между людьми обманчивую разницу. А разница на самом деле не в людях, а в ситуациях, в которых они оказываются в тот или иной эпизод жизни. Теперь я понял.

Нина смотрела на Сета с удивлением и каким-то новым выражением, которого он раньше на ней не видел. Кажется, ему удалось ее впечатлить. Неужели для этого нужно было оказаться в столь паршивой ситуации?

– Да вы издеваетесь, – прошипел Итан. – Сговорились, что ли? Ты, говнюк, у тебя, может, тоже пара гипотез в запасе? – злобно крикнул он Веласкесу, но тот поднял руки, будто сдается, и отрицательно покачал головой.

Итан был разбит в пух и прах и выглядел соответственно. Все понимали, что его уверенность посыпалась и закачалась, как шаткий мостик на трухлявых опорах. И чем больше он сомневался, тем больше злился. А злость делала его неуправляемым, как и любого другого человека.

– То, что я не ожидал такого отпора, еще не значит, что я не прав, – осклабился он, суетливо переводя стволом с Ридли на Дженовезе и обратно. Его новая поза демонстрировала утраченный авторитет, потерю власти над ситуацией. Он чувствовал, что с каждой секундой его боятся все меньше. Потому что ему нечего ответить Нине.