Забег на невидимые дистанции. Том 2

– Успокойся. Дыши. Он того не стоит.

Нина мотала головой, как в дурмане, не подчиняясь обуревающему гневу, хотела выгнать, утихомирить пузырящееся под кожей нечто, способное превратить ее в куклу на ниточках. Будучи не в состоянии говорить, она стискивала плечо друга, надеясь таким образом просигнализировать ему важную информацию о невиновности Сета. Но Отто догадался и сам.

Episode 5

ПЕРВЫЕ ДНИ ПОСЛЕ ЗАДЕРЖАНИЯ Сета и как следствие его отсутствия в школе стали для Веласкеса эпохой вседозволенности.

Никем не сдерживаемый, он вновь распоясался, подтверждая теорию, что только Ридли представлял для него авторитет. С исчезновением единственного человека, способного его угомонить одним взглядом, Рамон без промедлений взялся за старое и возобновил психологический террор в адрес Нины, Меган и парочки новых жертв. Сначала все шло как по маслу, но и тут его ждала неожиданность.

К своему удивлению он заметил, что его отношение к девчонке мутировало с каждым днем. Сначала он выдумал это, чтобы убедить Сета в якобы благих намерениях, но уловка почему-то превращалась в реальность, будто ему кто-то внушил ее под гипнозом.

То, как Нина реагировала на его выходки, какими словами и жестами ему отвечала, нравилось Рамону, и он ловил себя на улыбке, той самой ехидной улыбке, когда уголки губ опускаются вниз, а нижняя губа выпячивается.

Раньше он доставал Дженовезе, чтобы испортить ей настроение, теперь – чтобы поднять настроение себе. Было в ней что-то непобедимо располагающее. Он даже не понимал, что именно. Ненавидеть ее уже не получалось (а за что, спрашивается?), наоборот, хотелось больше узнать о непокорной, непрошибаемой Нине, разнюхать все ее тайны, но отныне не чтобы ей навредить, а просто чтобы… знать их? Быть в курсе.

Ее личность и место в школьном социуме заинтриговали Рамона, в этом он себе откровенно признался. Слишком много загадок, слишком неоднозначное отношение учеников к ней, а определенные фразы, которые доводилось слышать, характеризовали Нину с самых неожиданных сторон.

Даже жаль, что он уже всех против себя настроил, и никто не хотел общаться с ним, а тем более рассказывать о девочке больше, чем ему довелось узнать. Хотя все они, ученики и учителя старшей школы Мидлбери, знали о ней что-то такое, о чем не принято говорить вслух. И особенно за спиной. Похоже, сплетничать здесь не очень любили, даже самые отпетые, или ради Дженовезе делали исключение, опять же по причине неведомой, но явно связанной с ее прошлым.

Рамон пробовал завязать контакты с кем-нибудь из элиты, однако быстро пришел к двум заключениям, точнее, его на эти заключения натолкнули, не оставив выбора. Первое: никто не собирается обсуждать с ним темы, выходящие за пределы покупки травки. Второе: даже если бы ему удалось установить с кем-то более-менее доверительные отношения или хотя бы располагающее к беседе настроение, ему бы все равно не стали выдавать подноготную. Для них он новенький, который своим не станет, потому что ни одна из сторон не захочет принять к себе такого мерзавца.

Как любой человек с психопатией, Рамон жить не мог без того, чтобы не провоцировать окружающих на сложные социальные эмоции, которыми сам был обделен. Он питался конфликтами, которые сам же и создавал, потому что без них ему слишком скучно. Пресное существование не входило в его планы. Веласкес привык брать от жизни все.

Определенно, здесь, как и в любой школе, имелась каста привилегированных – тем или иным образом (в основном деньгами, культурной или спортивной активностью в жизни школы и внешностью). И были свои неудачники, отщепенцы, просто странные ребята. Привилегированные неудачников не боялись, не сторонились и не ненавидели. Они их просто игнорировали. И это было полностью взаимно.

Привычная классовая вражда в стиле буллинга, издевательств, обидных кличек, потасовок и прочих форм психотропного доминирования, в условиях которых Рамон привык существовать с комфортом, отсутствовала. Как видно, неравенство здесь достигло пика и выродилось в новый вид взаимоотношений, который не требовал ни доказательств разницы между группами, ни демонстрации вражды, ни минимального контакта. Они жили и учились, не замечая друг друга, в этом и состоял апогей взаимного презрения.

Веласкесу, привыкшему к системе, где нужно держаться сильного и издеваться над слабым, было странно и удивительно, как в инопланетном зоопарке. Его обычное поведение расценивалось в этой школе как обезьяньи провокации – нечто совершенно неуместное, давно ненужное, примитивное. Местная школа раскололась на две части так давно, что эти части уже даже не ненавидели друг друга, и каждая спокойно существовала сама по себе. А такие люди, как Рамон, становились в ней мостиками для временного взаимодействия.