Забери мою девственность

— Зануда, — обиженно дую губы и переворачиваюсь на спину, — общественное мнение питается христианской моралью. Я светский человек, мне чужды устаревшие религиозные системы. Почему посторонние люди пытаются залезть в мою постель? Думаю, это очень странно.

— Вообще, влияние церкви на интимную жизнь — очень интересный вопрос. Особенно в историческом аспекте. Как менялся секс в славянских племенах до и после принятия христианства. Жаль под это никто денег не даст, я бы снял кино на эту тему, — задумчиво говорит Ларин.

— Из жанра фэнтези? — иронизирую я, — письменных источников никаких не осталось, чтобы делать какие-то выводы.

— Остались следы в летописях, где монахи ругают распущенность и варварские обычаи, — опровергает Ларин, — а еще есть богатый пласт устного народного творчества. Выходили записанные сборники матерных сказок под редакциями Даля, Афанасьева, Ефремова. Знаешь, Тарковский хотел в «Андрее Рублеве» процитировать реальные частушки того времени. Но все, что он нарыл в архивах, носило откровенно сексуальный характер. Не было никаких шансов провести это через цензуру.

— И какой же была интимная жизнь славянских племен? — интересуюсь я.

— Естественной, — лаконично характеризует Ларин, — никто не загонялся по вопросам секса. Понятие моногамии отсутствовало в принципе. В тех племенах, где молодые сами выбирали себе партнеров, добрачные связи были нормальным явлением. Добрачные дети никого не смущали. Наоборот, являлись знаком качества для женщины. В тех племенах, где партнеров выбирали родители, девственности девушку лишали волхвы. Кроме основных религиозных обязанностей была на них еще и нагрузка профессиональных дефлораторов. Секс был элементом многих религиозных обрядов. В праздники плодородия голые мужчины мастурбировали на пашне, пары совокуплялись на полях. В ночь на Ивана Купалы можно было сменить постоянного сексуального партнера на другого. В большинстве славянских племен была полигамия. Военные походы являлись основой экономики. Из походов пригоняли много женщин. В общем, секса было много, ограничений мало.

— А потом на Русь пришло христианство, — подбиваю я итог под историческим периодом.

— Ну, не так резко оно и пришло. Еще долго народ и церковные институты сосуществовали в состоянии холодной войны. Люди высмеивали монахов в частушках и матерных сказках. Те не оставались в долгу и взяли сексуальную жизнь граждан под жесткий контроль. Можно сказать, секс практически отменили. Было не так много дней в году, когда позволялась интимная жизнь, и была допустима только одна единственная поза — миссионерская. Остальные считались позами для удовольствия. А этот вид секса был табуирован.

— Вряд ли так быстро получилось взять интим под контроль? — вспоминаю слова Гонголо о постепенном прорастании новой религии в старую жизнь. — Наверняка славяне долго отбрыкивались от новых порядков?

— Ты права. Моногамию долго не принимали, — соглашается Ларин. — Еще в четырнадцатом веке проводились церковные суды по делам многоженцев. Скрытая полигамия существовала долго. В условиях, когда в одной избе жили несколько семей взрослых сыновей, перекрестная полигамия имела место быть. Также существует понятие «снохачество». Когда глава семьи сожительствовал с женами своих сыновей. Местами младшие сыновья не женились, потому что имели связи с женами старших.

— Да уж. Наверняка несанкционированный секс случался где-нибудь на сеновалах, по-быстрому и никаких миссионерских поз, — ухмыляюсь я.

— Это тема неизменности природы человека. Как не ограничивай догматами, вода всегда обнаружит течь.

— Удивительно не то, что новой системе сопротивлялись, а то, что в итоге сдались. На Руси же даже инквизиции не было, которая бы насаждала новую мораль.

— Ну да, церковные суды и инквизиция — две большие разницы. Думаю, сыграло свою роль враждебное окружение. Всевозможные набеги поспособствовали сплочению вокруг официальной религии. Если просить защиту у высших сил, волей-неволей начнешь принимать правила этих сил. Захочешь жить, согласишься даже на воздержание.

— Ладно, вернемся к нашим баранам, в смысле древним славянам. Какая мораль могла бы быть у этого фильма? — провокационно интересуюсь.

— Антиморальная, — смеется Ларин, — если бы христианство не захватило мир, было бы меньше неудовлетворенности и фрустраций. А двадцатый век не стал бы веком психоанализа.

— Ну, может перегибы и имели место быть. Но отмену полигамии я активно приветствую. В этом прогрессивное значение христианства, — провозглашаю я. — У меня были все возможности вести беспорядочную половую жизнь, но не было желания. Не понимаю, почему у мужчин это желание всегда в наличии. Есть объяснение кроме мифической имманентно присущей мужчинам полигамии?

Вспоминаю о новой любовнице Андреа и хмурюсь. Ларин ненадолго задумывается.