Заблудившаяся муза

Уже этот старомодный оборот – «имеете рассказать» – Чигринскому не понравился, но он все же пересилил себя и поведал о вчерашнем дне, пытаясь подражать тону Амалии – говорить сжато, без ненужных отступлений, но в то же время не упуская ни единой ценной детали.

– Скверное дело, – уронил Зимородков, когда композитор закончил.

Ну разумеется, помыслил язвительный Чигринский, будь оно хорошее, кто бы тебя сюда позвал!

– Очень плохо, что вы сразу же не вызвали полицию, – добавил чиновник. – Это все осложняет.

И, сочтя, очевидно, что большего Чигринский не заслуживает, повернулся к Амалии.

– Итак, госпожа баронесса, чего вы, собственно, хотите?

– Расследования, – с некоторым удивлением ответила хозяйка дома. – Но с условием, чтобы сведения о нем не просочились в прессу. Точнее, о том, что в деле оказался замешан Дмитрий Иванович, – поправилась она.

Александр Богданович некоторое время молчал, но даже в его молчании Чигринскому чудилось неодобрение.

– Расследование, разумеется, будет проведено, – сказал он наконец. – Но…

– Но?

– Вы ставите меня в очень сложное положение, Амалия Константиновна, – с подобием улыбки промолвил чиновник. – Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что ваши действия – равно как и ваши, милостивый государь, – противозаконны. – Чигринский побагровел. – Вам следовало посоветоваться со мной, госпожа баронесса, прежде чем отсылать тело на вскрытие от моего имени.

– Я хотела с вами посоветоваться, – мягко отозвалась Амалия. – Но вчера вы были заняты, а между тем я не могла оставлять тело в своем доме. Разумеется, я распорядилась отправить его… куда следует. И записку я написала от себя. Доктор Саблин достаточно меня знает, чтобы понимать, что я не стану беспокоить его по пустякам…

– Вы не имели права отправлять Саблину тело, равно как и записку, – с неудовольствием промолвил Зимородков. – Вы понимали, что он решит, будто мы с вами опять ведем совместное следствие, и не станет задавать вопросов. А в конечном итоге я могу оказаться в очень неприятной ситуации.

– Я не пыталась скрыть преступление, – холодно сказала Амалия, складывая веер. – Наоборот, я хочу, чтобы его расследовали и нашли убийцу. Но я против того, чтобы из-за этого расследования пострадал невиновный, конкретно – Дмитрий Иванович. Так понятно?

– Если он невиновен, – спокойно заметил Александр Богданович, – ему ничего не угрожает.

Ножки дивана, который оттолкнул вскочивший Чигринский, взвизгнули, скользнув по паркету.

– Милостивый государь! – сердито вскричал композитор.

– Встаньте на мою точку зрения, Дмитрий Иванович, – все так же спокойно продолжал чиновник. – Что я должен думать о человеке, который пытался увезти тело и скрыть следы преступления? Согласитесь по крайней мере, что у полиции есть веский повод вас подозревать.

– Я никого не убивал! – в запальчивости крикнул Чигринский.

– Для правосудия мало одного вашего утверждения. – Чем больше композитор выходил из себя, тем невозмутимее становился его собеседник. – Ему нужны доказательства.

– Господа, – вмешалась Амалия, – я убедительно попрошу вас не ссориться в моем доме… Благодарю вас.

Однако Чигринский не сдавался.

– Если вы уже произвели меня в виновные, мне здесь нечего делать, – хрипло бросил он, адресуясь исключительно к ненавистному чиновнику.

Амалии пришлось призвать на помощь весь свой такт, всю силу убеждения, чтобы погасить страсти, но это удалось ей только отчасти. Дмитрий Иванович произнес несколько колкостей в адрес полицейского, но тот был так вежлив и выдержан, что все стрелы разъяренного композитора отскакивали от него, как от стенки горох. В конце концов Амалия выпроводила Чигринского и передала его дядюшке Казимиру, который, бесцельно слоняясь по комнатам, мирно курил трубочку.

– Кажется, дядюшка, у вас где-то завалялись гаванские сигары? – спросила Амалия.

Казимир призадумался, потом вспомнил, что сигары были привезены ему в подарок самой Амалией, и торжественно пообещал сей же час их попробовать, заодно угостив и композитора. Он увел Чигринского, а Амалия вернулась в комнату с зеленым роялем.

– А вы переменились, Саша, – неожиданно сказала она, затворяя дверь и поворачиваясь к полицейскому. – Очень переменились.

– Право, я не понимаю, о чем вы, Амалия Константиновна, – смутился Зимородков. – Вам угодно было принять участие в господине музыканте, потому что вы сочли его жертвой чьих-то адских козней – это ваше дело. Но я не вижу причин, по которым закон должен делать для него исключение. Конечно, он талантливый композитор, но…

– Я, как вы выражаетесь, приняла в нем участие не потому, что он композитор, – сухо заметила Амалия, возвращаясь на прежнее место. – Я помогаю ему потому, что он невиновен.

– Ой ли?

– Я в этом уверена.

– Женская интуиция, без сомнения?

– Как вам будет угодно, – колюче ответила Амалия. – Но он ее не убивал, и точка.

– А если вы ошибаетесь?

– Я не ошибаюсь.

– Почему вы так уверены в этом?