Заблудившаяся муза

– По-моему, мы с вами достаточно знаем друг друга, милостивый государь, – очень холодно сказала она. – Я не занимаюсь сокрытием улик и не перетолковываю их в пользу обвиняемого.

– Амалия Константиновна…

– И давайте покончим на этом. Если Дмитрий Иванович невиновен, я найду убийцу. Если он виновен, я найду доказательства его вины. Ваш человек будет мне помогать, и я от души надеюсь, что его реальные качества соответствуют его репутации.

– Будьте спокойны, госпожа баронесса, – отозвался Зимородков. – Это прекрасный специалист, и на него до сих пор не было никаких нареканий. Можете на него положиться: он вас не подведет!

Глава 12 Кое-что о смысле бытия

Дмитрий Иванович Чигринский не был японским поэтом, как, впрочем, и поэтом вообще. Над смыслом жизни он задумывался нечасто, но, во всяком случае, орхидеи, закаты и дети его не слишком волновали. И если бы кто-нибудь из репортеров вздумал расспрашивать композитора о смысле жизни, а не о том, как он начал сочинять, что он пишет сейчас и что будет сочинять потом, – так вот, если бы репортер задал не один из трафаретных вопросов, какие всегда наготове у пишущей братии, а стал бы допытываться, что Дмитрий Иванович ценит больше всего, тот, наверное, ответил бы: музыку, еще раз музыку и хороший табак.

Сиреневый дым восхитительной гаваны окончательно примирил с жизнью композитора, который всего каких-нибудь четверть часа назад был готов выйти из себя и учинить нешуточный скандал. Однако в обществе Казимирчика и коробки сигар Чигринский посвежел душой, отбросил ненужные эмоции, как дерево сбрасывает сухую листву, и пришел к выводу, что все, в сущности, не так плохо, а дальше, возможно, будет еще лучше.

По правде говоря, Дмитрия Ивановича чрезвычайно волновал вопрос о том, что за человек его хозяйка и почему чиновники особых поручений находятся у нее на посылках. (Положим, Александр Богданович вовсе не был этаким вариантом золотой рыбки, но Чигринскому было приятно думать, что ненавистный чинуша зависит от Амалии и является по первому ее зову.)

Чигринскому пришло в голову, что неплохо бы навести кое-какие справки у Казимира Станиславовича, но к такому сложному делу надо было приступать с толком. Не бухнешь же, в самом деле, напрямик: «А скажите-ка, милостивый государь, что за человек вообще ваша племянница?»

И Дмитрий Иванович решил пойти обходным путем.

– А скажите-ка, ясновельможный пан, есть ли в этом доме что-нибудь выпить? – поинтересовался он.

Казимир покосился на него, и в глазах его мелькнули огонечки, которые лучше всяких слов сказали композитору, что он на верном пути.

– Как нет выпить? Разумеется, есть, – степенно отвечал Казимирчик.

– Тогда, может быть, водочки?

– Можно и водочки, – приободрился Казимир. – Если уж бог выдумал водку, то не для того, чтобы на нее глядеть…

Он вызвал звонком горничную в кружевном фартучке, которую Чигринский уже видел, и, сославшись на композитора, велел подать водку.

– Пан Казимир…

– Что, Машенька? – Пан сделал невинное лицо.

– А Аделаида Станиславовна вас не съест? – покосившись на гостя, шепотом спросила Машенька.

– За что ж меня есть? – сделал большие глаза Казимирчик. – Это гость захотел выпить, я-то тут при чем? Желания гостя надо уважать…

Машенька хихикнула и упорхнула. Чигринский вздохнул. Ему уже стало ясно, что перед ним совершенно никчемная личность паразитического склада, но он был готов поклясться, что вся женская прислуга обожает этого паразита, а Амалия, хоть она вряд ли обманывается насчет дядюшки, в обиду его ни за что не даст. «И за что подобным шельмам такое везение? – философски помыслил Дмитрий Иванович. – Не понимаю я, ей-богу!»

– Мне, наверное, нужно перед вами извиниться, – начал он. – Так нелепо все получилось: я вроде как вторгся в ваш дом и, вероятно, порядком вам мешаю.

Казимирчик склонил голову к плечу, обдумывая слова собеседника.

– Мне вы вовсе не мешаете, – произнес он.

Следует заметить, что в этой реплике был весь Казимирчик. О чем бы ни шла речь, он прежде всего думал о себе и уже потом – об остальных. И не то чтобы ясновельможный пан был законченным эгоистом – нет, он совершенно искренне полагал, что так, как он, мыслят все люди, хотя далеко не всем хватает смелости в этом признаться.

– Но так как вы – глава семейства, я хотел бы все же попросить прощения, – шутливым тоном заметил Чигринский.

Его слова возымели совершенно неожиданное действие: Казимирчик вытаращил глаза и поперхнулся.

– Кто я? – спросил он, все еще кашляя. – Глава семейства? Нет, что вы! Упаси бог!

– Но я полагал, – начал сбитый с толку Чигринский, – так как вы единственный мужчина в доме…

– Ах, вот вы о чем! – Казимирчик явно успокоился и повеселел. – Нет, глава семьи – моя племянница. Я, гм, просто тут живу, потому что так удобнее.

– О! – только и мог вымолвить Чигринский. – Простите, я не знал.

Хорошенькая Машенька внесла поднос с графинчиком и закуской. Казимир оставил сигару и энергично потер свои маленькие белые ручки.

– Ступай, Машенька, – сказал он, весело блестя глазами. – Если ты понадобишься, мы тебя позовем.