Заблудившиеся на чердаке

На втором круге у Евгения Захаровича заныло под левой лопаткой, а «нюх» подсказал, что пора заканчивать. Спустившись на родной этаж, он заглянул в лабораторию. Здесь по-прежнему пили чай, хрустели сушками. Попутно глазели на экран отремонтированного кем-то телевизора. Горделивые мундиры в высоких разукрашенных фуражках, в десантных ботинках и белых перчатках торжественно маршировали по площади. Не то Англия, не то Испания…

— Не признаю я такую шагистику! У наших лучше как-то, экономнее… Гляди, как размахались, и выверты в коленках неестественные какие-то. Сколько у них между шеренгами? Ведь поболее метра будет! А нас, помню гоняли плотненько, носом к затылку, и не дай бог, кто споткнется. Все повалятся — разом!..

— Между прочим, по второй футбол гонят. Может, переключим?

Против футбола не возражали. Хрустнул переключатель, словно сломали чью-то кость, и парад превратился в галдящий стадион. Цветность у телевизора барахлила. Трава была красной, мяч желтым, а у ворот зевали синелицые голкиперы. Но сюжет в целом был знаком. Распаренные игроки энергично бегали взад-вперед, с азартом сшибались лбами, падая, жевали от боли красную траву. Перекликаясь с телевизором, продолжало болтать радио, и гражданственный бархат вещал о чем-то скучном, что почему-то должно было дойти до сознания каждого…

Снова оказавшись в кабинете начальника, Евгений Захарович рухнул на стул и, стиснув себя в волевых тисках, попытался сосредоточиться на мысли о проспекте. Увы, заряд иссяк, все было тщетно. Вместо проспекта думалось о мягком диване, о белоснежной подушке и сладком нескончаемом сне с зеленоглазой буфетчицей. Заявись в этот момент враг, Евгений Захарович сдался бы не моргнув глазом. Сдался с одним-единственным условием — чтобы можно было не поднимать рук и чтобы в плену ему предоставили какой-нибудь хоть самый завалящий диван. Мутными глазами он обвел комнату. Вот здесь бы его, у стеночки… Розовый, пышный, такой желанный… Евгений Захарович вгляделся в стену мученическим взором, взывая к невидимому дивану, умоляя проявиться из небытия, приласкать униженное бездельем тело. Увы, стена безмолвствовала. Из-за фанерной плиты, втиснутой за шкаф, дразняще выглядывали тараканьи усики. Насекомое было раздавлено еще вчера, но усы по-прежнему казались живыми и даже как-будто чуть-чуть шевелились. Бедный таракан-тараканище… Евгений Захарович хорошо помнил, как прижал фанерный лист к стене и как раздался неприятный хруст. Никаких особых ощущений он тогда не испытал — ни стыда, ни злорадства, — одну лишь легкую брезгливость. Все-таки убийство убийству рознь, и клопы, мухи, тараканы — вроде как не в счет, как не в счет говядина и свинина, как не в счет бессловесная флора.

Скрипнула дверь, и в кабинет заглянула Пашкина голова.

— Лешик прискакал. Народ пробки выдергивает…

Пришлось вставать и шлепать за купленным пивом.

Позже, раскупоривая бутыли, Евгений Захарович несколько оживился. Сочащаяся из-под жестяной нашлепки пена призывно шипела, заманивала ароматом. Материализующийся дух старика Хоттабыча обещал исполнение самых несуразных желаний.

Он и не заметил, как осушил обе бутылки. Короткие секунды счастья прошли, желаниям так и не суждено было сбыться. Сыто икнув, Евгений Захарович заглянул под шкаф, горделиво улыбнулся. Все-таки полторы недели — это тоже срок! Ему было на что полюбоваться. Глянцевое войско вызывающе поблескивало в полумраке. Увеличив число воинов еще на пару голов, Евгений Захарович развернул бутыли этикетками наружу, бережно подравнял ряды. В скорости стеклянная армада угрожала выползти за пределы шкафа. Следовало принимать меры, но об этом как-то не хотелось думать…

Снова с сожалением он вспомнил о диване. Ну почему, черт возьми, в институтах не позволяют подобных вещей! А если кому-нибудь станет плохо? Инфаркт, к примеру, или инсульт? На табуреты прикажете укладывать?!.. Так бедолага на тех табуретах от одной обиды помрет. От окончательного, так сказать, уничижения… Говорят, даже у обезьян, когда им вяжут руки, принуждая бегать на задних лапах, появляются признаки гипертонии. Чего ж требовать от людей! Пиво давало о себе знать. Без малейшего усилия Евгений Захарович представил гигантский, наполненный криками обезьяний питомник. Очкастые, обряженные в халаты профессора садистски заламывали обезьянам руки, стягивали тугими бинтами. Мартышки, шимпанзе, орангутанги, подвывая и спотыкаясь, косолапо спешили прочь. С блокнотами и стетоскопами за ними семенили любопытствующие естествоиспытатели…

Вздрогнув, Евгений Захарович поднял голову. Перед ним стоял улыбающийся Костя. Он вошел неслышно, как привидение, и теперь терпеливо ждал, когда на него обратят внимание. Худенький, неприметный, скромный… — и не Костя, а Костик, хотя было ему за пятьдесят, и не далее, как в прошлом году у него родился первый внук. Мелкими неуверенными шажками Костик приблизился к столу.

— Хорошее пиво купил Алексей, — осторожно проговорил он.

— Алексей? — Евгений Захарович не сразу сообразил, что это про Лешика. — А… Да, неплохое.