Заблудшие

Звук отсечённой плоти вывел Никиту из прострации. Голоса участников оживлённой беседы, доносившиеся ранее из комнаты – пропали.

– Ну что? Набрал овощей? – развеял издалека тишину голос тётушки Марфы.

– Да, сейчас, – крикнул Никита и поспешил обратно, прихватив несколько картофелин.

Выведя парня из кладовки, ноги остановились как вкопанные.

– Скоро супчик будет. Вкууусный! Наваааристый! Ну же, чего замер? – женщина бегала, зажав в руке увесистый поварской нож, вокруг Лены, срезая с неё кусочки мяса. – Отменная! – гортань у девушки была вырвана, а часть руки теперь уже лежала «разобранной» на разделочной доске.

– Что… Вы…

– Приготовлю? Супчик, сказала же. Совсем меня не слушаешь. Никто не слушает. Ну же, давай, присаживайся, – тётушка Марфа поманила парня к себе, указывая на стул напротив Лены.

От пронизывающих комнату ароматов, вкупе с увиденным, контроль над реальностью становился недосягаемым. Ноги подкашивались. Голова кружилась. Рвотные массы подкатывали к горлу. Кусочки Лены, тем временем, летели в бурлящую жижу, помешиваемую тётушкой Марфой.

– Со всеми нужно делиться. И тогда тебя не тронут. Жизнь в гармонии, так сказать… – женщина, не обращая внимания на хватающегося за стул парня, продолжала увлечённо закидывать в котелок очередные ингредиенты.

Спустя мгновение, Никита уже стоял на четвереньках, упёршись в устланный своею блевотиной пол.

– Ну вот, каждый раз так. То наблюют, то обгадятся. Что за люди… – посетовала тётушка Марфа. – Отдохни, – прошептала она, склонившись над Никитой, лежащим на спине, глаза которого медленно смыкались.

И снова родительский дом. Никита стоял посреди прихожей, не понимая, умер ли он на сей раз, или это вновь был сон. В дальнем конце коридора, из комнаты доносился плач мамы. Оказавшись внутри, парень увидел отца, обнимающего рыдающую мать. И маленькую девочку, лежащую неподвижно на кровати.

– Я должен был, сынок. Я должен был… – сказал отец, повернувшись к Никите.

Картинка в глазах начала рябить. Проморгавшись, Никита уже был за столом. Напротив него сидела мёртвая Лена, из разодранного горла и отрубленной руки которой продолжала сочиться кровь. Обоим участникам банкета было накрыто. Рядом расположилась тётушка Марфа, с аппетитом хлебавшая суп.

– Чего не едите, а? – спросила женщина, посмотрев на гостей, закатившись после диким смехом.

Никита смотрел отстранённым взглядом на стоящую перед ним миску с мерзкого вида похлёбкой, в центре которой плавал человеческий палец, обладатель которого сидел прямо сейчас перед ним.

– Кушай, кушай, дружок! Хороший супчик. С мяском. Ммм… Не пожалела мяска, кушай… Наваристый! – задорно декламировала тётушка Марфа, обгладывая вынутый изо рта ещё один палец.

– С отцом вы сделали то же?

– С каким именно, дружок? – засмеялась женщина, – Видел же, сколько хлама? Откуда мне знать. Не живётся им в городе. Приключений подавай всё. Свободы. А я что? А я и рада. Им – приключения, нам – пропитание.

По крыше пронёсся топот десятка лап стянувшихся к хижине тварей.

– Проголодались. – из-под стола тётушка Марфа вытянула ещё одну миску, забитую доверху кусками человеческого мяса. Второй ноги у Лены тоже не было, а вся левая часть от плеча и до перебинтованного Никитой обрубка была бережно избавлена от самых сочных кусков. – Местным – самое сладкое. Они любят. Поэтому и не трогают.

Сморщенные руки обхватили миску, выставив её за порог хижины. Мерзкое урчанье пожирающих дары монстров и звуки разрываемой плоти доносились из-за двери. Никита старался не думать о внешней угрозе. Первостепенной была внутренняя.

– Как мне есть? – руки парня были привязаны к стулу.

– Ой, моя вина, – спохватилась тётушка Марфа. – Левша или правша?

– Правша, – процедил сквозь зубы Никита.

– Отлично, – испачканные в крови пальцы сжали нож и принялись перерезать верёвку, сковывающую левую руку.

Прочувствовав свободу каждой косточкой, большим пальцем Никита молниеносно впился в глазницу тётушки Марфы, пробурив себе путь в недра её таинственного внутреннего мира. Женщина закричала и пырнула ножом Никиту в плечо.

Кровь хлестала со всех сторон. Палец продолжал уверенно ворошить глазницу. Плечо приняло ещё несколько острых и болезненных ударов, после чего женщина ослабла и под гнётом боли упала на пол, содрогаясь в редких конвульсиях. Освободившись, Никита схватил нож и ударом рукояти вырубил бьющуюся в агонии безумную суку.

Несколько пощёчин привели тётушку Марфу в чувства. Теперь уже она смиренно сидела, привязанная к стулу, в ожидании своей участи. Оставленные ею раны на плече Никиты, наспех перетянутые полотенцем, горели адским пламенем. Гнев был спасением. Всепожирающая злоба глушила боль. На столе стояла окровавленная миска.

– Что ты с ним сделала?! – Никита поднёс отцовскую сумку к лицу женщины. – Почему эти твари тебя не трогают?

Резкий плевок подкинул дров в костёр ненависти, пламя которого обожгло лицо тётушки Марфы очередной увесистой пощёчиной.

– Я тебя выпотрошу, сучёныш! Скормлю местным твои внутренности! А из черепа сделаю ночной горшок…