Заблуждение велосипеда

Потом кладет лопатку на дорогу и складывает руки, склоняет голову под благословение. Молодец, подготовилась. Репетировала, сразу видно.

Благословленная и благословивший поднимаются на веранду хитрой дачи. Старики за овальным столом собирают гигантский пазл. Что там? Портрет отца народов? Крейсер «Аврора» перед залпом?

– Ба, вы опять! – издевательски гостеприимно говорит румяная старуха, мелко-мелко, едва заметно тряся головой. – Что-то вы зачастили… Чем обязаны такому вниманию с вашей стороны?

– Зоя Константиновна, – начинает батюшка.

Он собирается говорить ей о благодати милосердия, о счастье прощать, о…

– Давайте для начала похороним череп, – мягко резюмирует он.

– Мы же знаем, что по ночам вы плачете, – встревает Сирота. – От жалости, ужаса и одиночества. У вас вон уже голова трясется…

– Да ты кто такая, сентявка?! – вдруг голосом шпаны послевоенной поры говорит ЗК. – Не суйся, куда не надо, пока цела.

– Ой, фро Опфер, – переключается Сирота. – Не хотела вас расстраивать, но придется. Эти врачи из медицинского центра «Солнышко» – просто мерзавцы. Отпетое жулье. Нет у вас в животе никакого маленького Тобиасика. Там только ядовитые мохнатые шарики. Очень много.

Фро Опфер хватается за живот, глядя на него (на живот) невыразимым взглядом. Она пронзительно кричит по-немецки.

Возникает паника.

– Немедленно покиньте помещение, – подает голос из инвалидной коляски, кхм-кхм, друг Зои Константиновны.

– Старик, а ты еще ого-го! – подмигивает Сирота.

Почему-то от такой пустяковой фразы, от таких ничего не значащих междометий старичок начинает тут же сипеть и задыхаться.

Полный переполох.

– Бандитка! – опять голосом возмущенной светской дамы голосит ЗК. – Я буду жаловаться! Я напишу твоему начальству!

Сирота и батюшка почти бегом бегут за калитку. Череп Дашеньки в белой матерчатой сумке стукает батюшку по бедру.

«Нету у меня никакого начальства, Зоя Константиновна. А впрочем, знаете – пишите. Прямо в Союз театральных деятелей РФ. То-то Сан Саныч Калягин удивится. И во всем разберется. Бывший Ленин все-таки…»

Думает Сирота и решает:

– Похороним ее над речкой.

– Ну и сцена, – переводит дух батюшка. – Кафка какой-то…

– Нет, это совсем другой автор, – смеется Сирота.

Сирота и батюшка начинают бестолково тыркаться по округе с черепом в матерчатой сумке.

Сирота хочет рассказать батюшке, как пять лет назад встретила Костика в Нью-Йорке. Надо рассказать. Начать с самого начала. Но это долго. Лучше и не начинать. Лучше так, молча рассказывать.

В Нью-Йорк я приехала поездом…

Они вообще все упали, когда я сказала, что хочу из Айовы поехать в Нью-Йорк на поезде. Да ты что, это безумие, у нас поездами никто не ездит, железная дорога в ужасном состоянии, ты не доедешь!

Нет уж, поездом так поездом.

Ладно, как хочешь, эти сумасшедшие русские…

И вот из города Айова-сити меня повезли на заброшенный полустанок…

В университете штата Айовы уже не один десяток лет проводится международная писательская программа. Собирают писателей со всего мира, селят на кампусе, и они три месяца болтаются по стране, ездят на фермы и в университеты, что-нибудь пишут, но никакого конечного продукта выдавать к окончанию резиденции не обязаны. Санаторий! Оплачивают эти прогулки американские благотворительные фонды или даже сам госдеп. Чтобы все дружили, встречались, завязывали творческие контакты и заодно чуяли, какая могучая и добрая страна – Штаты.

Я проторчала в Айове около месяца, когда меня пригласила координаторша программы Дженнифер и сказала:

– Тебя в Нью-Йорк зовут, в Фордхэмский университет, там дни восточноевропейской драматургии. Со стороны России будете вы с Сашей Галиным, от Штатов – Тони Кушнер и Эдвард Олби.

– Разве он жив? – изумилась я, потому что в институте мы «проходили» пьесы Олби по истории зарубежного театра, и для меня он был кем-то вроде Льва Толстого.

– Вот с этого и начни, – посоветовала Дженнифер. – Мистер Олби, вы еще живы, какая приятная неожиданность!

– Ты вообще выпить любишь? – спросил вдруг сотрудник программы Хью.

– В каком смысле? – Насторожившись, я стала припоминать, где я прокололась, когда выпила лишнего под их бдительным присмотром. Не вспоминалось.

– Ну, вот так вот выпить немножко в станционном буфете? Потому что на станции Олбани поезд долго стоит, некоторые выходят, чтобы выпить, и потом отстают от поезда. Ты не пей много в Олбани, и все будет хорошо.

– Что это – станция Олбани?

– Это город такой, столица штата Нью-Йорк.

Все-то у них навыворот! Какой-то заштатный Олбани почему-то столица… А Калифорния? При наличии таких городов, как ЭлЭй и Сан-Франциско, столицей штата является крохотный Сакраменто.

С айовского кампуса студент-волонтер Шейн домчал меня на станцию. Совершенно заброшенный, необитаемый полустанок, закрытое окошко кассы, линялый штатский флажок и no smoking. Вылитая станция Щеброво возле райцентра К.

Отсюда мне предстояло доехать до Чикаго и там пересесть на поезд в Нью-Йорк.

Было начало октября, и за окошком пустого вагона тянулись рыжие перелески, болотца, пустые поля и бледные осенние небеса.