Читаем Заблуждение велосипеда полностью

Резюмируя все случившееся, с апреля восемьдесят восьмого до падения в Централ-Парке, жарким августовским днем, можно сказать, что Число просто не перенес встречи с Америкой, в реальное существование которой всегда верил крайне слабо.


Ошалевший от перелета, Нил едва не забывает самого себя на багажной ленте. Но сколько всего кругом!

Баба-Яга под огромной поганкой вместо зонтика собирает доброхотов на экскурсию в Кремль.

Нил пытается самостоятельно приготовить домашний квас, и в доме, где он живет, случается стихийное бедствие местного значения.

Но страна, страна! Кури где хочешь, пей пиво лежа на газоне, клубы, концерты! Вот страна!

Как называется эта река? Нет, мне не выговорить… Что это за церковь за белой стеной у реки? Почему так долго светло? Когда ночь? Уже ночь? Здесь почти совсем нету ночи…

Правда, однажды зазевавшийся по сторонам Нил засыпает в трамвае у Андронниковской площади и, проснувшись, не находит своей курточки. Да ерунда, подумаешь, курточка, там ничего-то и не было, кроме мятого письма с номером телефона вместо адреса, а в целом все джаст грейт, фабьюлос, террифик… Вот город! Вот страна! Вот где жить надо!

И так долго светло… Такие долгие, светлые дни…

Некоторое время Нил акклиматизируется, болтаясь без дела по летней Москве, позже друзья Зины находят ему место носителя языка для детей из весьма состоятельной семьи, в большом загородном доме.

Рядом лес, темноватый, вытоптанный.

Но для ежедневной пробежки годится и такой.

И такой…


Они сообщили Зине. Как хорошо, уже удача! Это начало полосы удач, точно. Зина придет, попрошу позвонить в Москву.

Разрешили вставать. Пошел в курилку. Курил и вертел в руках визитку с зеленым котом. Рядом нигер косился.

– Шесть надо, – сказал вдруг нигер. – Тут – шесть. Вместо два. У них недавно двойку на шестерку меняли. Прошлый год ездил, точно знаю. Москву теперь и не узнать…

Число смотрел на нигера как на галлюцинацию.

– Ты Тотьминский лесхоз в Вологодской области знаешь? При нем детдом есть. Санаторий – восемь звезд. Ага. Мое босоногое детство. Я каждый год на День работника лесной промышленности – железно там. Сидим с пацанами, кто там осел, накатываем. А первые пять лет жизни – у бабки в деревне. Маманя моя меня ей сгрузила. А че – воздух, коровы, гуси. Соседи все потешались, что у меня ладони с пятками – розовые. Прям как у человека. И сожитель бабкин, водитель лесовоза, мужчина серьезный, тоже с меня смеялся сильно, из собачьей миски кормил. Народ хороший, добрый, диковатый только. Ага. Затыркали бабку, сломалась, оформила в детдом. Это уже потом родня отцова меня нашла. У них династия правящая совсем захирела, стали новое начальство присматривать, а у меня папаня – аристократ местный, знать. Ага. Думаешь, в Москве только голытьбу африканскую за «спасибо» в институтах учили? Счас! Вот ты Зыкину певицу знаешь? Выступала у нас как-то. Так ей мой родной дядька ковер подарил. Из обезъянних шкур. Ничего, да, коврик? Это давно еще, до меня. Ага. Стали батю моего в начальство двигать, а у них положено перед старейшинами в грехах признаваться. Ну, он в ноги и бух – был, мол, у меня грешок в стране советов, в институтской столовке на кассе, и ребеночек имеется, местонахождение неизвестно. Стали это дело раскручивать, и вот он я. Забрали к себе. Учили долго, что я – Шарль. Я-то уж привык Виталиком Сопелкиным быть. Манеры, обычаи, науки. Французским этим вообще задрочили. У меня кореш был в детдоме, Степа. Он все про Америку мечтал. Я когда уезжал, ему обещал Америку. Я ж не знал, что в Африку увезут. Думал, негры только в Америке водятся, их там белые гнобят. Мне в эколь сюперьер подошла пора, я к папане – хочу, мол, в Штатах учиться, в хай скул. И сам уже мысль затаил, что Степу к себе выпишу, хоть на побывку для начала. Виталик обещал, Шарль сделал. Поселился в Бостоне, там, кстати, русских полно, стал Степу звать, а он уж год как в Афгане убитый. Какой тут хай скул! Я на всяких судах ходил, Найроби – Касабалнка – Палермо – Лондон – Санкт-Петербруг. Слыхал? А то – Гибралтар – Кейптаун – Питер тоже. У меня по всему свету друзья. Жаль, Степа не дожил. На днях с мужиками в порту посидели. Там малаец один, он мне сразу не понравился, мешает, сука, что-то в водку. Крышу сносит вмиг. Я и пошел метелить. Куда потом попер – не помню. Очнулся здесь. Но я скоро выйду. А ты чего?


Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Книга Балтиморов
Книга Балтиморов

После «Правды о деле Гарри Квеберта», выдержавшей тираж в несколько миллионов и принесшей автору Гран-при Французской академии и Гонкуровскую премию лицеистов, новый роман тридцатилетнего швейцарца Жоэля Диккера сразу занял верхние строчки в рейтингах продаж. В «Книге Балтиморов» Диккер вновь выводит на сцену героя своего нашумевшего бестселлера — молодого писателя Маркуса Гольдмана. В этой семейной саге с почти детективным сюжетом Маркус расследует тайны близких ему людей. С детства его восхищала богатая и успешная ветвь семейства Гольдманов из Балтимора. Сам он принадлежал к более скромным Гольдманам из Монклера, но подростком каждый год проводил каникулы в доме своего дяди, знаменитого балтиморского адвоката, вместе с двумя кузенами и девушкой, в которую все три мальчика были без памяти влюблены. Будущее виделось им в розовом свете, однако завязка страшной драмы была заложена в их историю с самого начала.

Жоэль Диккер

Детективы / Триллер / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза