Заблуждения сердца и ума

Пока мы находились в дальнем конце парка, где не было достаточно многочисленных зрителей для разыгрываемого ею спектакля, она не удостоила меня ни единым словом. Но едва мы вышли на главную аллею, как в ее обращении со мной произошла разительная перемена. Она вдруг словно проснулась и завела со мной оживленный, даже игривый разговор в крайне фамильярном тоне. Говорить так с человеком, которого видишь впервые, можно лишь, имея относительно него далеко идущие планы. Эта перемена в обращении никак на меня не подействовала: я не интересовался ее причиной и сохранял тот же холодный тон, какой она взяла с самого начала. Этого нельзя было сказать о госпоже де Сенанж; заметив метаморфозу, происшедшую с ее приятельницей, она сразу уловила скрытую в этом опасность: она поняла, что если госпожа де Монжен и не стремится меня пленить, то, во всяком случае, хочет внушить очевидцам этой сцены, что нравится мне. Это несомненно противоречило планам госпожи де Сенанж; ведь и она, вполне вероятно, не столько дорожила победой над моим сердцем, сколько желала оповестить всех о такой победе. Маневры госпожи де Монжен были явно направлены против нее, и она перешла со своей приятельницей на сухой и неприязненный тон. Та отвечала тем же, и я в самом начале своей светской карьеры оказался яблоком раздора между двумя дамами, к которым сам был совершенно равнодушен.

Еще не поняв причины их обоюдного охлаждения, я заметил, что назревает ссора. Они то и дело окидывали друг друга насмешливыми и критическими взглядами, и вдруг госпожа де Сенанж, внимательно поглядев на госпожу де Монжен, сказала, что та зачесывает волосы слишком назад, что не идет к овалу ее лица.

— Возможно, сударыня, — ответила госпожа де Монжен, — я мало думаю о своем туалете и никогда не знаю, как выгляжу.

— Право, дорогая, — стояла на своем госпожа де Сенанж, — вам эта прическа совсем, совсем не к лицу. Сама не понимаю, как это я до сих пор не сказала вам. Вот и Пранзи, хотя он — вы сами знаете — находит вас очень миленькой, но и он заметил это в прошлый раз.

— Я не могу помешать господину де Пранзи высказывать свои суждения обо мне, — сказала она, — но не советую ему делиться ими со мной.

— Почему же, дорогая? — возразила госпожа де Сенанж. — Кто же, как не наши друзья, должны говорить нам правду о наших промахах? Я не хочу сказать, что вы нехороши собой, но такая прическа редко кого может украсить. Причесываться так, значит никогда не задумываться о своей внешности, без всякой нужды портить ее; или вернее, — добавила она, ядовито усмехнувшись, — думать, что вашу красоту ничем нельзя испортить, а это уже слишком самонадеянно.

— Ах, полноте, сударыня, — возразила госпожа де Монжен, — кто нынче не самонадеян? Кто не считает себя вечно молодой, всегда привлекательной и кто в пятьдесят лет не носит такую же прическу, какую я ношу в двадцать два?

Эти сарказмы были так откровенно нацелены в госпожу де Сенанж, что она покраснела от гнева; но дальнейший ход перепалки мог быть слишком неблагоприятен для нее; к тому же ни время, ни место не располагали к сведению мелких счетов. И потому она оставила спор и обратила все свое внимание на то, что интересовало ее куда больше: пришло время доказать всем, что я принадлежу ей, а не госпоже де Монжен.