Заблуждения сердца и ума

— Согласна, — сказала она, — ведь это будет всего лишь пригласительное письмо, ни к чему не обязывающее.

— О боже! Вы просто несносны с вашими заботами о приличиях! — воскликнул Версак. — Клянусь, никто не заходит так далеко в соблюдении церемоний. В конце концов вы станете ханжой. Разумеется, приличия надо соблюдать; но чрезмерная щепетильность слишком стеснительна. Я серьезно боюсь, что вы впадете в ханжество.

— Насчет ханжества можете быть спокойны, оно не в моем характере; но распущенности я не выношу и не прощаю.

— Женщина такого знатного происхождения, как вы, не может мыслить иначе, — сказал он серьезно. — Но не беспокойтесь насчет этой записки, все их посылают, в этом нет ничего зазорного.

— Так вы придете, сударь? — спросила она.

— Я очень хотел бы, сударыня, — ответил я, — но не знаю, не уеду ли я в деревню вместе с моей матушкой на все это время.

— Нет, сударь, — сказал мне Версак, — нет! Вы не поедете в деревню или сразу же вернетесь. Кто же в ожидании такой приятной пирушки уезжает с матерью в деревню?

Что бы ни говорил Версак, моя недовольная физиономия свидетельствовала о том, что он меня не убедил, а госпожа де Сенанж была явно огорчена препятствием, которое я выставил. Но Версак, твердо решивший отвлечь меня от госпожи де Люрсе, так упорно настаивал, что я не мог долее противиться, и мне пришлось дать обещание, которое я тут же решил нарушить, поскольку оно было вынужденным.

Меня возмущало насилие, применяемое ко мне, и я все больше приходил к убеждению, что госпожа де Сенанж, несмотря на свои высоконравственные рассуждения, является именно той, за кого я ее принял с первого взгляда. Ее так же мало занимали вопросы нравственности, как меня предстоящее мне блаженство.

— Как я признательна вам за любезность, — сказала она мне с нежностью, — вы очаровательны. Говорю от всей души, вы очаровательны. Но скажите же, что вам будет приятно снова со мной встретиться.

— Конечно, сударыня, — сказал я холодно.

— Не знаю, — продолжала она, — должна ли я открыть вам, что буду думать о вас с удовольствием; боюсь, вас не слишком интересует то, в чем я готова вам признаться.

— Нет, почему же, сударыня, — ответил я.

— Ах, почему? — воскликнула она. — Вот это я пока не могу вам открыть. И все же.., но зачем вам знать то, что я собираюсь сказать?

Я изнемогал от раздражения и скуки и уже готов был просить ее воздержаться от всяческих признаний, как вдруг на повороте аллеи увидел госпожу де Люрсе, Гортензию и ее мать, идущих к нам навстречу. Замешательство, в которое меня привела эта неожиданность, было неописуемо. Хотя я знал о равнодушии Гортензии ко мне, все же мне было неприятно, что после поспешного бегства из ее дома, она встречает меня в обществе госпожи де Сенанж. Я уже мало считался с мнением госпожи де Люрсе, но встреча с ней тоже смущала меня. Она обвинила меня перед Гортензией в неискренности; после нашей размолвки с ней о примирении не могло быть и речи; я его не хотел; но я боялся ее суждений обо мне. Не раскрывая тайных мотивов своих слов, она могла внушить Гортензии подозрение в моей связи с госпожой де Сенанж и тем самым если не изгнать меня из ее сердца, то во всяком случае навсегда преградить мне доступ к нему. Напрасно старался я скрыть волнение — оно сквозило в каждом моем жесте, в каждом взгляде. Я не смел поднять глаза на Гортензию, но и не мог смотреть ни на что иное, кроме нее. Неизъяснимое, могучее очарование приковывало к ней мой взгляд помимо моей воли.

Госпожа де Люрсе показалась мне очень грустной, но она привыкла владеть собой, и по мере того как они приближались к нам, ее лицо прояснялось. Поровнявшись с нами, она с милой и непринужденной улыбкой ответила на мой неловкий поклон. Что касается Гортензии, с которой я не сводил глаз, она при виде меня не выразила ни удивления, ни удовольствия. Но я слышал со всех сторон похвалы ее красоте и манерам, отчего росла моя любовь и мои страдания. Мы разошлись в разные стороны, не вступая в беседу.

— И эту женщину, — сказала госпожа де Монжен, взглянув на госпожу де Люрсе, — можно полюбить не иначе как из сострадания? Было бы весьма странно, если бы при такой красоте она не могла внушить страсть!

— И тем не менее, это так, — ответила госпожа де Сенанж, — и ваше удивление ничего не исправит. Ну как, сударь, — обратилась она ко мне, — ничто не может рассеять вашей печали? Неужели причиной ее госпожа де Люрсе?

— Я вам уже объяснял, сударыня, — ответил я, — что она не имеет власти над моим сердцем. Другое чувство владеет им целиком и безраздельно, — и пусть оно составит несчастье моей жизни, я от него никогда не откажусь.

Любовь, отразившаяся на моем лице, ввела госпожу де Сенанж в заблуждение. Ее глаза вспыхнули.

— Вы несчастливы, — сказала она, — как это возможно? Вам ли быть несчастливым в любви? Что наводит вас на такую мысль? Будьте постоянны, но не для страданья, а для счастья.

Я понял ее ошибку, но промолчал. Меня мало беспокоило, что госпожа де Сенанж считает меня влюбленным в нее. Если она так думает, то ее уверенность не продлится долго.