Заблуждения толпы

Маккей согласился бы и с тем, что мы формируем факты так, чтобы они соответствовали нашим устоявшимся мнениям, а не наоборот. Везде и всегда мы становимся жертвами убежденной предвзятости и цепляемся за те факты, которые лучше подходят под наши убеждения, намеренно игнорируя те факты, которые их опровергают.

Строго говоря, будь мы действительно рациональными существами, люди формулировали бы мнения об окружающем мире по аналитической методике «байесовского вывода»: английский философ восемнадцатого столетия Томас Байес предложил математическое правило для изменения прогнозов с учетом поступающих данных. Если кому-то кажется, что имеется 50-процентная вероятность виновности в преступлении некоего политика, который этому человеку не нравится, а затем появляется новое и убедительное доказательство обратного, то, согласно байесовскому выводу, вероятность вины политика упадет ниже 50 процентов.

Но люди так себя не ведут; когда мы придерживаемся твердого мнения по какой-либо теме, то преднамеренно избегаем противоположных данных, а когда поступление информации игнорировать не получается, результатом может стать всплеск интереса к заблуждениям, как это произошло с летающими тарелками в истории Дороти Мартин. Люди, далекие от рациональных поклонников метода Байеса, зачастую выступают как заведомые «антибайесианцы», и этот факт способствует распространению нелепых верований.

Маккей, несомненно, понимал, что убедительный нарратив может действовать как сильный патоген, который быстро распространяется среди популяции – экспоненциально, подобно вирусу от носителя COVID‐19, заражающему множество контактов. Более того, как показали эксперименты Аша, когда неправильное убеждение становится достаточно распространенным, оно словно приобретает критическую массу.

Чем больше людей вокруг разделяет одно и то же заблуждение, тем выше вероятность того, что мы в это поверим, и, следовательно, тем выше вероятность того, что окружающие тоже поверят. Возникает порочный круг, разорвать который возможно лишь при наличии аналитического «тормоза». Нелепая идея, от которой не существует эффективной защиты, заражает все больше носителей, и так продолжается, пока она не врезается в кирпичную стену реальности.

Напомню, что Маккей неоднократно возвращался к человеческой склонности воспринимать жизнь манихейски, как суровую черно-белую схватку между добром и злом. Опубликуй Дарвин свое «Происхождение видов» на поколение раньше, Маккей увидел бы в теории эволюции лишнее доказательство присутствия в нашей природе «багажа» каменного века. Он бы сообразил, что почти общечеловеческая склонность к проявлению манихейства одновременно помогает нам выживать и заставляет предполагать, будто мы сидим на нужной стороне морального забора: в настоящей книге и в книге Маккея хватает примеров религиозных общин, которые верили, что люди, не разделяющие их мировоззрения, обречены на адские муки – и даже заслуживают смерти.

«Исламское государство» – лишь последнее звено в этом перечне манихейских заблуждений; какое-то время исламистская группировка руководствовалась очередным возвышенным и убедительным нарративом, притягательным для тех, кто изнурен бедностью, войнами и угнетениями (этот нарратив гласит, что страждущие, безусловно, принадлежат к праведникам и что Аллах рано или поздно дарует им окончательную, вечную победу над угнетателями, олицетворяющими мировое зло). Очевидно, что этот исламский апокалиптический нарратив двадцать первого века мало чем отличается от нарратива Яна Бокельсона в шестнадцатом столетии или от нарратива Хэла Линдси в веке двадцатом. (Посткоммунистические противники Линдси – социалисты, сатанисты и астрологи – и вправду, надо признать, смотрятся слабовато на фоне империи Габсбургов или могучих израильских и западных вооруженных сил.)

Описания финансовых маний в данной книге и в книге Маккея лишь содержательно отличаются от описания маний конца света. В обоих случаях нарративы ценятся очень высоко; во втором случае обещание принадлежности к избранным, которым суждено избавиться от жизненных невзгод каким-то чудодейственным способом, обретает духовное измерение, тогда как в первом случае оно реализуется финансовыми посулами. В обоих случаях убежденная предвзятость и человеческая мимикрия играют, вне сомнения, главную роль.