– Эти следочки – то, что надо! Цена квартиры теперь утроится. О банкротстве никто и не пикнет. Банкротство, даже заочное – такая противная штука!
Судья откашлялся. Заявил официальным тоном:
– Господин Роббер! От обязанностей Обвинителя вы освобождены, однако именно вам предстоит начать исполнение второй части приговора. К исходу дня Институт пространства и времени должен получить секретный код Клео. Благодарю мадам Капитолину и вас. И позвольте откланяться.
Он поклонился бывшему Обвинителю и поцеловал ручку Капо. Та проворно перехватила его кисть и задержала в своей. Платон тем временем невидимо продезинфицировал Судье губы. Капо защебетала:
– После столь утомительного заседания приглашаю вас, господин Судья, отдохнуть в своём салоне. И тебя, Паст. За счёт заведения, само собой. Мои девочки будут счастливы познакомиться с таким остроумным и знающим мужчиной, как вы, господин Судья. Вы развлечёте нас, дурочек, застольными шутками, а мы, как сумеем, постараемся позабавить вас. На Паста не обращайте внимания: он корчит гримасы, потому что ревнует, противный такой.
Суровое лицо Судьи расплылось в улыбке. Он не выпускал руку Капо. Её кожа показалась ему горячей, с этакой ласковой и влажной упругостью, и неописуемо нежной. Выходит, напрасно покойная ведьма называла бывшую подругу холодной сучкой! Судье представилась фривольная вечеринка вроде той, на которой студентом-скромнягой довелось побывать в Новом Париже: лёгкий синтетический наркотик, заведомо поддельное шампанское в хрустальном бокале, хохочущие юные женщины, их наивное восхищение его интеллектом, топтанье в обнимку под древний фокстрот, иные затеи невинного флирта и, кто знает, финальное уединение с ласковой Капо под незримым присмотром Платона… Размечтался, однако. Вот только так и доступны для него теперь радости жизни – в воображении!
– Милая, милая Капо! – вздохнув, воскликнул он. – Искренне благодарен за ваше чудесное приглашение, да только не позволяет принять его мой статус. Дай бог, не в последний раз видимся.
И вдруг посерьёзнел, представив, какое новое происшествие сможет реально привести его в Хеллбург.
После телепортации на Землю Судью охватил нервный подъём. А оказавшись на привычном, уютно продавленном кресле в маленьком номере недорогой киевской гостиницы, где обитал последние несколько лет, он испытал странное внутреннее преображение. Прошлое возвращалось, вот какая штука. Нет, Судья не помолодел вдруг на четыреста лет, однако воскресли чувства и переживания, охватившие его в сентябре 2068 года, на пике всемирного успеха его сетевых видеолекций о прерафаэлитах.
Снова перед ним вроде как бы бездонная пропасть открылась, однако из нестрашных, куда и заглянуть можно. Снова кураж заставлял выпрямлять плечи и задирать подбородок. Снова его коммуникатор переполнился лайками и ссылками на коменты, снова он просматривал только эти отсортированные электроникой ссылки, потому что со всеми отзывами на заседание в Хеллбурге не успел бы познакомиться и за несколько лет. Сам он, как ни странно, был солидарен с авторами тех негативных откликов, которые указывали на низкий интеллектуальный уровень и кричащее дурновкусие, проявленные местными участниками суда. Что ж, пришлось работать с материалом, предоставленным судьбой.
А вот четыреста лет тому назад успех или провал лекции зависел только от него самого. Ну, ещё от режиссёра и операторов, да и от суровой парикмахерши и от гримёрши, очаровательной болтушки, чьим умелым и внимательным рукам Б'oрис без боязни, даже с удовольствием доверял свои волосы и лицо. Однако на съёмку он приходил с готовым и максимально продуманным планом лекции, уже побывав с оператором на выбранном месте съёмки, обсудив с ним всю её визуальную сторону и уже пройдя с режиссёром по плану от начала до конца, от картины до картины, от портрета до портрета, от одного лондонского пейзажа до другого. Конечно же, успехом лекции были обязаны не ему, а картинам прерафаэлитов, мало кому из сетевой публики известным тогда. Уж очень необычно и свежо работали Данте Габриэль Россети, Джон Эварист Милле, Уильям Моррис и их сподвижники. А голографическое воспроизведение живописи к тому времени научилось наконец передавать все тонкости колорита, светотени и фактуры холста, и это изображение безукоризненно перебрасывалось на коммуникатор в любой точке галактики. Разумеется, Б'oрис использовал и интерпретации критиков – от смелых парадоксов Джона Рёскина до более взвешенных и часто банальных суждений искусствоведов последующих веков, однако подбор цитат принадлежал ему, да и собственные соображения он не стеснялся излагать.
Тут Б'oрис хохотнул невесело. Уж если всплыл в памяти тот его звёздный час, обязательно ведь потянет за собой и воспоминание о катастрофе, которой закончился. Недолго музыка играла… Что ж, лучше вспомнить самому, сознательно понижая градус неоправданного, если подумать, воодушевления.