Заброшенный полигон

«Стоитъ древо злато, а на немъ листвіе златое, под темъ древомъ стоитъ лоханя; прилетаетъ голубъ, листвйціе щиплетъ, да мечетъ въ лоханю: лоханя не полна и листвіе не убываетъ. Толкъ: древо злато — небо, а листвіе — люди, а голубъ — смерть, а лоханя — земля.

Стоитъ градъ, а в градѣ гора стоитъ на четырех холмѣхъ, а верху горы поле чистое, а на полѣ цветы прекрасные, а около ихъ пчелы ярые. Толкъ: Градъ — изба, а гора — столъ, а поле — скатерть, цвѣты — яди различные, а пчелы — люди.

Въ тепломъ царствѣ стоитъ пещера каменная, а въ пещерѣ лютый змій лежитъ, и какъ бываетъ въ царствѣ томъ стужа, змій раскручинится, и начнетъ у него изо рта пламень огненный исходити, и изъ ушей — кудрявъ дымъ метатися, а изъ очей — искры сыплются. Толкъ: теплое царство — изба, а пещера каменная — печь кирпичная, а земля — дрова горятъ изнутри до вечера.

Стоит гора на дву холмѣхъ, среди горы кладязь глубокъ, на верху горы лежатъ два камени самоцветные, а над ними два лютые льва. Толкъ: Гора — человекъ на двухъ ногахъ стоитъ, а каменіе — очи ясныя, а львы лютые — брови черныя, а кладязь — гортань и чрево.

Егда земля начнет горѣти и выгоритъ 1000 лакотъ въ глубину, и не будетъ горъ, а будутъ четыре вѣтры сошлет Богъ: востокъ, сѣверъ, югъ, западъ, и развѣют всю скверну на земли, и будетъ земля чиста, яко дѣвица нескверная, и убѣлится яко трапеза и возопіегь земля къ Богу…»

Какие наивные вещи переписывали в то время люди. И что за охота! Чувствуя неодолимую скуку, он поворошил бумаги — так муторно разбирать их! Душа совсем не жаждала знать о прошлом, о канувших в лету неведомых предках; душа поглощена была сегодняшним, устремлена в завтрашний день. Эка невидаль эти выцветшие, никому не нужные бумажки! Смысла в этих примитивных толкованиях — на грош! Да, пусть и о нем так же будут думать его потомки — пусть! Он их поймет: что-то происходит во Вселенной, время сжимается, жизнь ускоряется, надо делать дело — не до сантиментов! Людей становится все больше — где уж до отдельно взятой личности! Обстоятельствами жизни, системами мировоззрений, условиями экономики люди все круче группируются в какие-то колоссальные блоки, все дальше и дальше расходятся во взглядах на личность, свободу, права и обязанности человека. Нелепо рыться в архивной пыли и пытаться понять, как жили предки. Да и чего там понимать — вот образцы их миропонимания: «гора на дву холмѣхъ» или как там: «стоитъ пещера каменная, въ пещере лютый змій». Чего тут изучать? Примитив!

Он с раздражением отшвырнул папку. Времени еще было больше часа — никогда прежде не испытывал он такой томительной тоски. С полок многоэтажных стеллажей на него смотрели корешки книг — Достоевский, Фолкнер, Чапек, Франс, Лев Толстой, Томас Манн, Диккенс… Читано-перечитано дважды, а некоторые вещи и по три раза, к примеру, Фолкнер. Немотивированная жестокость злодеев-ублюдков, пронзительная беззащитность слабых и отверженных перед немилосердным роком — как все это ничтожно по сравнению с тем, что надвигается на многострадальное человечество! Есть ли у людей ясность на этот счет? И чем могут помочь тут классики? Все-таки, несмотря на весь свой реализм, они оставались романтиками.

Его так и подмывало оставить Аньке записку и махнуть в Камышинку, но… что-то его все же удерживало.

3

Никаких особых торжеств старики не устраивали. Да и не любил дедуля всю эту праздничную торжественную мишуру, не любил пышных речей — дорожил каждым часом. Потому отказался от официальных чествований, согласился лишь на домашний пирог и небольшое застолье из самых близких людей.