День двадцать первый
Изо дня в день я ловлю себя на мысли, что до безумия, до чертиков, до изнеможения хочу домой.
Такое бывает, когда ты долгое время находишься там, где не хочешь находиться. К примеру, школа, ненавистная работа или день рождения, где ты не знаешь никого кроме именинника, ведь пригласили тебя туда лишь из вежливости.
Но каждый раз меня словно обдают ледяной водой, когда я осознаю, что ни у кого из нас больше нет дома. Его попросту не стало. Он исчез, испарился, как и вся наша прошлая жизнь.
Я так отчаянно хочу прийти в родные безопасные стены, заварить чашечку кофе с двумя ложками сахара, включить бесполезные новости по телевизору для общего фона и приступить к повторению прошедшей лекции, чтобы не облажаться на следующем занятии.
Нет, я хочу облажаться на очередном занятии или завалить решающий тест по анатомии, опозориться на глазах всего курса, прийти в университет без бюстгальтера, криво накрасить губы, задевая помадой кончик зуба — все, что угодно, лишь бы изо дня в день не просыпаться в эту кошмарную атмосферу.
А самое ужасное даже не то, что я и понятия не имею, что произошло с мамой и где она находится в данный момент, а то, как я попрощалась с ней в последний раз. В тот самый раз перед тем, как обрушились небеса и на землю вступил сам дьявол во плоти в виде ужасающего вируса, жаждущего напрочь уничтожить непокорных людишек.
Я была чертовски зла на нее.
Я была настолько зла, что сбежала из дома к подруге, прихватив с собой лишь телефон, пару тетрадей по латыни и учебник анатомии. Лесли тогда сказала мне, что я поступила правильно и что мама не имеет никакого права вмешиваться в личную жизнь своей совершеннолетней дочери.
«Пусть продолжает менять подгузники Иззи и переживать о цвете их содержимого, но никак ни о том, кого тебе любить», — проворчала она тогда, раздраженно закатив глаза.
В какой-то степени подруга была права. Мама слишком испугалась того, что меня отчислят из университета, когда узнают о связи с одним из преподавателей.
«Ты хочешь потерять все, к чему мы так упорно шли? Тебе не нужно образование? Ты хоть знаешь, скольких они отсеяли, чтобы взять тебя на это место?!» — кричала она изо дня в день мне в лицо.
Нет, моя мама замечательная женщина, мать, жена… но что касается моего образования — ей каждый раз будто сносит крышу. Наверное, все потому, что в молодости она так мечтала попасть в имперский колледж Лондона, но так и не прошла вступительные испытания целых три раза. Поэтому, как только я появилась на свет, мама приняла твердое решение — ее дочь должна обучаться в этом престижном университете при любом раскладе.
И я была осведомлена об этом еще лежа в подгузнике на пеленальном столике.
Но ведь ирония судьбы — чертовски коварная штука. По-другому и не назовешь тот факт, что меня угораздило по уши влюбиться в неприступного и чертовски привлекательного преподавателя анатомии. Думаю, не стоит описывать то, с каким нетерпением и трепетом я ждала занятий с ним, как зубрила все учебники по его дисциплине и как упорно готовилась к каждой лекции, чтобы блеснуть умом и хоть как-то привлечь его внимание.
Каждый раз, когда его ледяной взгляд касался моего лица, шеи и плавно скользил по рукам — мои легкие впивались в ребра, во рту пересыхало, а в ладонях скапливался пот, который тут же отпечатывался на белоснежных страницах. Каждый раз пока я, стоя за недоступной трибуной, скрывающей дрожащие коленки, вещала про очередной доклад, сделанный наспех с утра пораньше который даже не входил в перечень домашнего задания — он, не отрываясь, продолжал сжигать меня своим взглядом прозрачно-серых глаз.
Его зрачки из самого тонкого льда прожигали кожу и порождали во мне тысячи эмоций, возбуждали дремлющие вулканы и в буквальном смысле уговаривали бросить к черту всю эту скучную писанину и наброситься на него прямо в аудитории.
Меня пленил его умопомрачительный парфюм с тонкими нотками черной ванили, который, казалось, заполонял любые пространства, где бы он не находился. Меня сводил с ума его мимолетный жест руки, когда он поправлял удушающий галстук на шее или сексуальноторопливо проводил рукой по волосам, его хитрый прищур глаз, когда он сомневался в правдивости слов очередного студента и тот беглый взгляд на дорогущие часы лишь сам Господь знает их настоящую цену на левом запястье с кожаными ремешками. Каждый раз они были разные, ровно соответствующие определенному дню недели: по вторникам и пятницам — итальянские с рыжим толстым ремешком и массивным круглым циферблатом, по четвергам — строгий черный ремень с часовой панелью попроще, а по понедельникам и субботам он носил лишь фитнес-браслет, показывающий какой он чертовски привлекательный пройденное количество шагов, часов сна и таймер, отображающий точное количество времени до следующего приема пищи.
Но я была не единственная девушка в университете, у которой при одном только упоминании его имени перехватывало дыхание. И этот факт лишь усложнял мою задачу. Но та мимолетная искра, каждый раз мелькающая в его ледяном взгляде, на долю секунды направленном в мою сторону, давала мне неугасающую надежду, дрожащие коленки и чертовски много чего еще.
И я не прогадала.
Прямо сейчас он — мой единственный уютный дом, мои безопасные стены, куда хочется возвращаться вновь и вновь, отгоняя навязчивые мысли об уходе. Ведь именно он спас меня от катастрофической нехватки его объятий и неминуемой гибели на пятнадцатом этаже.
Сейчас, не имея ничего вокруг — я нахожусь рядом с ним. Знала ли я об этом, когда в очередной раз засыпала с мыслями о том, чтобы быть с ним? Когда изо дня в день загадывала желание, чтобы в любой момент иметь возможность взять его за руку, заключить в объятия до хруста костей или ощутить его чертовски горячие и властные губы на своей коже?
Как бы то ни было — я добилась всего, чего хотела, но какой ценой? Так ли сейчас важно, что происходит с моим сердцем, когда он касается моей щеки или что творится в моих мыслях, когда мы сидим в обнимку на крыше очередного дома, провожая десятый по счету закат?
Важно ли все это теперь, когда вокруг нас бездонная и беспроглядная тьма со смердящим запахом смерти?
