Забулдыжная жизнь

Закрытый гроб находился в гостиной, рядом с ним  толпились помещики и обсуждали, какая прихоть заставила Куприянова валяться у пруда в непотребном виде. Веребов молча слушал всякие предположения. Совесть терзала его, не позволяла вступать в беседу. Чуть в стороне плакала и сморкалась экономка. Священник с бородой до бровей бубнил молитвы и, кажется, не обращал на разговоры внимания. В какой-то момент он прекратил чтение и с укором обратился к присутствующим:

– Господа, давайте помолчим – с человеком прощаемся!

Как только на могиле установили крест, Николай Никанорович, не дожидаясь поминок, уехал к себе.

Странная история

                                       Предисловие

По пустынным улицам города, осторожно, боясь поскользнуться, гулял Савва Борисович Рогозин. Снег еще не растаял, но просел и выглядел болезненно-серым. Весна крепко схватила умирающую зиму за горло. Капель барабанила по мостовой: «Потерпите, господа! Скоро все будет в ажуре!»

Рогозин поправил на голове «пирожок» из бобра и остановился возле афишной тумбы. Его внимание привлек рекламный плакат, наклеенный поверх бумажных обрывков. «Большой театр световых картин «Пикадилли» показывает беспрерывно и монопольно фильм «Бездна женской души». Снимать верхнее платье необязательно» – откормленными буквами гласила надпись. Рогозин внимательно изучил картинку с барышней, бесстыже прильнувшей к господину с квадратными усиками, и невольно стал искать сходство между собой и изображенным ловеласом. Кроме усиков ничего общего он не обнаружил. Савва Борисович кино не любил, принимал за дьявольскую забаву, но избыток времени и скука подтолкнули его к кинотеатру напротив Аничковского дворца.

Отдав целковый, Рогозин занял свободное место и распахнул пальто. Суета в зале постепенно сошла на нет, электрические лампы по периметру потолка медленно угасли. По натянутому холсту запрыгали черные зигзаги, точки; бодро зазвучало фортепьяно, и на экране началось представление. Менялись персонажи, костюмы, обстановка. Какое-то время Рогозин морщил лоб, напускал на себя таинственную гримасу некой скрытой причастности к происходящему, потом зевнул и, кажется, задремал.

Все очарование сюжета заключалось в его пошлости и примитивизме. «Господи, боже ты мой, – думал разбуженный хохотом Савва Борисович, – как такое можно показывать?» Кинематограф держался другого мнения, и это несколько удручало Рогозина. Зал тоже не разделял его взглядов. Зрители улюлюкали, свистели, шуршали конфетными обертками. Гражданка сзади не сдерживала эмоций: «Что творят, шельмы! Что творят!..» – вскрикивала она и впивалась в плечо Рогозина острыми, как гвозди, пальцами.

Рогозин узнал по голосу вдовеющую генеральшу Эльзу Кронбергер. Хрупкая и тихая с виду, немного пришибленная дамочка в повседневной жизни отличалась агрессией и жестокостью. Не раздумывая, она могла плеснуть в лицо прислуге горячим чаем или ткнуть вилкой в бок. Генерал Кронбергер пропал при невыясненных обстоятельствах. Его разыскивали, однако поиски оказались безрезультатны. Поговаривали, что к исчезновению генерала имела отношение молодая супруга, но доказать этого не смогли. Эльза Кронбергер унаследовала баснословное состояние и предалась плотским утехам, к которым питала тайную страсть.

Размышления о генеральше окончательно вытеснили из головы Рогозина смысл картины, история на экране совершенно запуталась. Савва Борисович щурил глаза, надеясь восстановить в мозгах порванную нить сюжета. К своему изумлению, в господине с квадратными усиками он узнал себя! Более того, Рогозина ошеломило то, что его дамой сердца оказалась госпожа Кронбергер. Тяжелый, спертый воздух кляпом заткнул Рогозину рот. Савва Борисович расстегнул воротник рубашки, но облегчения не испытал. Пот градом катился по лбу и впалым, восковым щекам. Савва Борисович нервно теребил «пирожок» и им же утирался.

Тем временем героиня фильма, затянутая в корсет, вертелась перед зеркалом в шелковых панталонах, примеряла то одно платье, то другое. Бросив очередной наряд на ширму, она повернулась к залу и подмигнула Рогозину. Рогозин вздрогнул и проснулся. За окном кружил снег: агония зимы, безумная попытка ухватиться за жизнь.

История с кинематографом оказалась идиотским сном. Успокоившись, Рогозин повернулся на бок и вскрикнул: рядом с ним лежала женщина. Он определил это, невзначай коснувшись ее обнаженной груди. Да и сам Рогозин был абсолютно гол, без любимой фланелевой пижамы и ночного колпака. Савве Борисовичу померещилось, что женщина мертва. Незнакомка дышала так тихо, что Рогозин отчетливо слышал, как за обоями шуршит таракан, как тикают ходики, монотонно отсчитывая секунды, минуты, часы, отпущенные Савве Борисовичу.