Забвение

Все это было представлено в контексте очень долгой псевдодискуссии о фальши с доктором Густафсоном, передавать которую в деталях заняло бы слишком много времени, так что я просто привожу самые яркие примеры. У нас с доктором Джи это вышло, скорее, в форме затянувшихся многосеансовых качелей мнений о том, был я или не был полной фальшивкой, пока я все больше и больше чувствовал к себе отвращение за то, что вообще ему подыгрываю. К этому моменту психоанализа я практически уверился в том, что мой доктор – идиот, ну или по крайней мере очень ограничен в возможностях увидеть, что на самом деле происходит у людей в голове. (Не стоит забывать и про вопиющую проблему его усов и как он с ними всегда поигрывал.) По существу, он видел то, что хотел увидеть, – а это такой тип человека, которого я могу перекусить на обед в плане создания любых образов и представлений о себе, каких захочется. К примеру, я рассказал ему о том периоде, когда занимался бегом, и не мог не ускорить шаг и не двигать руками энергичней каждый раз, когда кто-то проезжал мимо или смотрел со двора, так что все закончилось костными шпорами и в итоге пришлось опять-таки сдаться. Или потратил минимум два-три сеанса на пример с вводными курсами медитации в Общественном центре Даунерс-Гроува, куда меня уговорила пойти Мелисса Беттс из Сеттлмена, округ Дорн, где с помощью чистой силы воли я всегда заставлял себя оставаться полностью неподвижным в позе со скрещенными ногами и идеально прямой спиной еще долго после того, как другие ученики сдавались и падали на коврики в судорогах и хватаясь за головы. С первой же встречи – несмотря на то что маленький смуглый инструктор дал нам для начала планку только в десять минут покоя, потому что разум большинства людей с Запада не может выдержать и пары минут покоя и концентрации мыслей без того, чтобы они не почувствовали себя настолько неприкаянными и нервными, что тут же ломаются, – я оставался абсолютно неподвижен и сфокусирован на вдыхании праны диафрагмой дольше всех, иногда даже полчаса, хотя колени и нижняя часть спины просто горели и казалось, что по рукам ползают и из затылка вылетают целые рои насекомых, – и мастер Гурприт, хотя и сохранял непроницаемое выражение лица, низко и как будто с уважением поклонился мне и сказал, что я сидел почти как живая статуя в покое разума и что он впечатлен. Проблема в том, что мы должны были продолжать медитацию и сами по себе дома, вне занятий, и когда я пробовал один, то не мог усидеть и следить за дыханием больше пары минут, сразу чувствовал, что готов из кожи вон вылезти, и бросал. Я только тогда мог сидеть, казаться тихим и сконцентрированным, выдерживать невероятно беспокойные и ужасные ощущения, когда мы были все вместе на занятии – то есть только тогда, когда мог произвести впечатление на других. И даже на занятии, сказать по правде, я часто концентрировался не столько на том, чтобы следить за праной, сколько на том, чтобы оставаться неподвижным и в правильной позе и сохранять на лице глубоко умиротворенное, медитативное выражение на случай, если кто-то будет жульничать, откроет глаза и оглядится, плюс чтобы убедиться, что мастер Гурприт будет и дальше считать меня исключительным и называть тем, что уже стало моим прозвищем на занятиях, – а именно статуей.