Забыть Миссанрею

— Тут, — отец выглядел сбитым с толку, — к тебе пришли… Ты… хоть немного приведи себя в порядок. Все-таки женщина.

Ренн сел на диване. Недоброе предчувствие кольнуло в сердце. Женщина. Не может быть.

Предчувствие переросло в уверенность, когда на пороге возникла та самая клиентка с огромным букетом ярко-палевых адистов*. Она улыбалась и выглядела… наверное, роскошно и сногсшибательно, но Ренн смотрел на нее чуть ли не с ужасом.

— Привет, малыш, — как ни в чем не бывало, сказала она, проходя в комнату. — Помнишь меня?

Он вжался в спинку дивана, молча кивнул.

— И я тебя… забыть не могу. Ты… удивительный. Не такой, как… как остальные. Твой отец сказал, что ты болен. Что случилось? Ты простыл или…

Ренн невольно бросил взгляд на прикрытые пледом ноги и тем себя выдал.

— Ах, — гостья несколько небрежно сунула его отцу букет, вынудив того уйти в поисках вазы. Миг — и она сидит на диване. Еще миг — плед откинут в сторону, а она завладела босой ступней Ренна, рассматривая мозоли и стертую кожу.

— Бедненький. Больно?

— Н-нет, — он попытался вытянуть ногу из чужих рук. — Я… уже все прошло. Просто… я устал… Мне… вы тут ни при чем.

— Милый мальчик, — женщина легонько погладила его стопу, провела маникюром по пальцам, пощекотав снизу и только после этого осторожно, как ценную вещь, положила его ногу под плед. — Ты так мило краснеешь… Это я виновата. Выкинула тебя из машины… Но и ты тоже повел себя не совсем хорошо. Мы же только целовались. И мне казалось, тебе понравилось.

Она придвинулась ближе. Ренн готов был слиться с диванной обивкой.

— Ну, не упрямься, малыш. — холеная рука коснулась его щеки, скользнула к подбородку, ухватив его цепкими ноготками. — Ты такой милый… даже когда злишься. И целуешься просто божественно. Твои губы…

При свете дня она оказалась старше, чем была. Лет, наверное, тридцати или даже больше. Высокая, плотная, слегка склонная к полноте. Коротко остриженные волосы уложены волнами с нарочитой небрежностью. Глаза подведены, но на скулах ни следа пудры или румян. В светлых глазах плавали льдинки. От нее веяло силой и властью. Той силой, которая гнет, но не ломает, и которой так приятно подчиняться…

— Ну же. Будь хорошим мальчиком и не упрямься, а иди ко мне.

Но Ренна словно парализовало. Тогда она взяла его за плечи, опрокинула на диван, вдавливая в подушку, наваливаясь сверху, лишая сил и воли к сопротивлению.

Нет.

Прекрати.

Не думай. Забудь.

Ха, легко сказать. Такое не забывается.

Первый удар по щеке вышел слабым. Второй — уже лучше. Третий — совсем хлестким, от него на глаза навернулись слезы. Прикусив губу, Айвен со всех ног ринулся прочь.

Лейа оторопело смотрела ему вслед. Что на парня нашло?

Группа пришла со стрельб и уже успела переодеться и сдать оружие. Айвен ворвался в толпу, как будто за ним гнались, не отвечая на вопросы. Вытянулся перед кептеной Ким:

— Виноват, кептена. Отстал, кептена. Готов понести наказание.

— Вольно. Отстрелялись вы на «отлично», курсант Гор. Так что только один наряд вне очереди.

— Есть, кептена.

Лейа тихо наблюдала издалека. Девушка думала о том, как меняется Айвен. Каким мягким, добрым, любящим братом предстал он перед нею, когда рассказывал о сестре. Каким испуганным, затравленным был там, в коридоре, когда, думая, что его никто не видит, лупил себя по щекам. И каким равнодушно-молодцеватым, типичным курсантом стоял тут навытяжку.

Когда же ты настоящий, Айвен Гор? И кто ты вообще?

Вечером с работы пришла мать, и ей тотчас все было доложено. Причем докладывал не отец, а сама Оория, оставшаяся до вечера. Ренна на семейный совет не позвали. Он сидел в своей комнате, на том самом диване, обхватив колени руками, и старался успокоиться. Ему было страшно и противно. Он все еще чувствовал руки и губы женщины на своем теле.

— Ренн, — в комнату заглянула сестра. — Иди сюда. Тебя мама зовет.

— Не пойду.

— Вот еще. Будет он упрямиться. — сестра прошла в комнату, решительно взяла его за запястье. — Пошли, я кому сказала?

— Не хочу. Уходи.

— Глупый мальчишка. Тогда все сюда придут. Ты все портишь своим упрямством. Пошли. — сестра дернула изо всех сил, стаскивая его с дивана. — Я тебя, — пыхтела она, — все равно притащу… Я сказала, что приведу — и приведу. Да пошел ты.

Драться с девушкой, да еще и родной сестрой Ренн не мог. Поднять руку на женщину вообще было чревато неприятностями с законом. И все-таки он какое-то время упирался, так что сестре пришлось применить силу. Чуть ли не пинками она заставила его выпрямиться, кое-как одеться и втолкнула в зал.

Они сидели за наскоро накрытым столом — запеченное мясо, парочка салатиков, овощная и сырная нарезка, фрукты в вазочке, в бокалах вино. Сконфуженный отец, не знающий, куда девать руки. Гордая, как при вручении правительственной награды, мать. И она.

Та женщина. Она сидела между его родителями и смотрела в упор, не отводя глаз. И было что-то в ее взгляде такое, отчего Ренн оцепенел, глядя на нее, как пушистик на полоза.

Пока они смотрели друг на друга, медленно поднялась мать. Подошла, взяла его за руку.