Забытая история (СИ)

В глазах потемнело. В какой-то момент я думал, что теряю сознание.

- Вольф, тебе лучше сесть,- Гиммлер усадил меня. Зрение постепенно возвращалось. – Вольф, держись! Тебе нельзя уходить…

- Я убью того, кто это сделал! – прошептал я. Боль смешалась с яростью. Теперь я хотел мести.

- Понимаю, - конечно, он знал! Гиммлер понимал меня, как будто мы были знакомы с детства! – Но не сейчас. Выжди время, и мы сможем отомстить. Они хотели представить все, как самоубийство…

- Гели не умела пользоваться моим пистолетом! У нее был свой, совершенно другой модели. А я держал оружие не заряженным.

- Я знаю. Но сейчас лучше и не пытаться что – то доказать. Пресса, купленные судьи… Лучше не привлекать особого внимания. Ради Гели. Вскоре эта история обрастет сплетнями и подробностями, которых никогда не было. Представить страшно, во что может превратить пресса этого ангела. Пусть лучше она будет жертвой…

Я промолчал. Я и без того понимал, что на этом история не заканчивается.

Я вернулся в ее комнату.

Все осталось как прежде. Карандаши, в беспорядке лежащие на столе. Открытая шкатулка с украшениями на столике перед зеркалом. Там же – не распечатанная коробка конфет, я подарил ей их перед отъездом. Не открыла…

Ее любимая картина на стене. Игрушечная собачка на кровати – наверное, думала о Грете. Незаконченное письмо на столе. Все, как если бы она была здесь. Если бы не эти пятна крови…

«Гели, моя Гели, ангел мой, за что же тебя… Прости, любимая. Я должен был услышать…» - мысли путались. Я оглядел комнату, взял со стула платье, висевшее на спинке: наверное, Гели собиралась одеть его на прогулку. Я сел и уткнулся лицом в платье. Оно еще сохранило запах моей девочки. Ее духи, и этот неповторимый запах, принадлежавший только ей…

«Гели, но как же так? Почему ты? Это я должен был умереть, не ты…» - думал я, закрыв глаза. Мне вдруг показалось, что все это – дурной сон. Этого не могло случиться. Нет, только не с ней…

- Мистер Вольф, мне здесь нужно убраться, - Элен отвлекла меня от мыслей. Жестом я дал ей понять: уходи. – Ладно, приду позже, - ответила она, и добавила, глядя в окно: - снег в этом году очень уж ранний…

Я взглянул в окно: первые снежинки робко падали на землю. Первые вестники зимы. Вестники холода и мороза. Холода и мороза, временного на улице, и теперь вечного в моей душе.

Элен вышла. Я отложил платье и достал из кармана фото Ангелики, которое всегда носил с собой:

- Гели, даже природа скорбит вместе со мной, - еле слышно сказал я. – Я люблю тебя. У меня не будет другой женщины, столь же любимой и дорогой мне. Прости, Гели.

Я поцеловал фотографию. Как будто моя малышка могла почувствовать этот поцелуй…

Вечером я позвонил Гоффману. Один из моих друзей позволил мне пожить в его доме, и Гоффман согласился сопровождать меня.

Он приехал почти сразу. Мы молча пожали друг другу руки.

- Вот и все, - ответил я на его немой вопрос.

- Да. Это все. Генриетта сказала, что обязательно поедет на похороны…

Генриетта, дочь Гоффмана, была хорошей подругой Ангелики. Если не самой близкой. Я часто сидел рядом с ними, когда они обсуждали свои девчачьи дела. Странно, но с ними мне было интересно и легко. Я как будто был их ровесником.

- Пусть поцелует ее за меня…

- Вы не едете? – удивился Гоффман.

- Нет. Австрия отказала предоставить мне визу.

На этом разговор был окончен.

Весь день мои товарищи провели в Австрийском посольстве: они разве что не умоляли послов позволить мне присутствовать на похоронах. Но послы не хотели понять. Они думали, что я использую момент для агитации. К черту агитацию! Все к черту! Мне ничего не нужно! Ничего!

Я провел вне дома четыре дня. Все это время Гоффман был со мной. Он всеми силами поддерживал меня, но это мало помогало: я просто не слушал его. Не было таких слов, которые могли бы сейчас успокоить меня.

Когда-то Гели сказала мне, что не умрет естественной смертью. Если б я знал, насколько она права! Тогда я решил, что эти предчувствия – реакция на болезнь Греты. Почему я не прислушался!

Я бы сделал все, чтобы оградить ее от опасности. Я и так делал не мало, но не достаточно! Я запретил моей девочке ехать в Австрию, а лучше бы она уехала! Но я и подумать не мог, что беда подстерегает ее дома. В ее комнате.

Мои враги угрожали мне. Они почти напрямую говорили: если оружие не берет меня, они отберут самое дорогое. И они выполнили свои страшные обещания.

Они знали, кто для меня самый дорогой. Это все знали! Достаточно было взглянуть на наше фото в газете. Увидеть, как она смотрит на меня, когда я выступаю на митингах. Все сразу становилось понятно.

Вскоре только желтая пресса, да пара еврейских газетенок называли наши отношения инцестом. Все остальные понимали: мы не так уж близки по крови. Некоторые газеты в шутку интересовались, когда же свадьба. Другие писали, что свадьба, несомненно, неминуема. Просто нам хочется еще немного свободы.

Неминуема…

И все рассыпалось в один миг.

Моя милая, нежная, ласковая девочка!

Как часто я был не справедлив к тебе. Как часто заставлял тебя плакать. И ты всегда прощала меня…