Забытая клятва Гиппократа

– А что тут скажешь? – пожал плечами мужчина. – Меня там не было… Однако, думаю, она все же виновата, случай ведь даже не тяжелый… В общем, зря девчонка померла, я так скажу. И мужик этот, папаша ее, в чем-то прав. Юля, конечно, не хотела ее смерти – да кто в здравом уме этого пожелал бы? Но факт остается фактом, сами понимаете…

– Вы не припомните, как звали этого человека… или хотя бы его дочь?

– Да что вы, я никогда и не знал! Но в «тройке» должны знать, наверное?

Я тоже так думала, правда, существовала опасность того, что из заведующей отделением придется выцарапывать документы с боем. Что ж, сдаваться я не собираюсь: в конце концов, на кону свобода Анатолия Устименко, а это немало. Чем дальше, тем больше я убеждалась в том, что мужик сидит совершенно беспричинно, отбывая чей-то чужой срок. Как могло получиться, что следователь не выяснил того, что узнала я, ведь это могло иметь непосредственное отношение к гибели Юлии! Меня внезапно посетила мысль о том, сколько, должно быть, человек вот так же, как Анатолий, сидят по тюрьмам и колониям по всей стране только потому, что у какого-то следователя не хватило терпения опросить всех свидетелей, выяснить все обстоятельства до конца, – даже подумать страшно!

* * *

Леонид полагал, что ему крупно повезло: погибший патологоанатом Родион Кудрявцев работал в той же больнице, где когда-то начинал он сам. Скорее всего, старые связи должны помочь ему в наведении справок. Перед визитом он звякнул Илье Гольдштейну, который дослужился до заведующего патолого-анатомическим отделением. Леонид не слишком заботился о том, чтобы поддерживать старые связи. К его удивлению, это с ним старались не терять контакта те, кто его знал, и только поэтому в жизни патологоанатома еще оставались старые приятели, к которым можно обратиться в случае чего. Леонид понятия не имел, почему так получается. С женщинами дела обстояли похожим образом: он, казалось, притягивал их как магнит, не прилагая для этого ни малейших усилий. Они приходили к нему легко и охотно, а уходили незаметно, очевидно, так и не получив того, на что рассчитывали.

– Ну, ты даешь – ОМР! – хохотнул Илья, крепко пожимая руку Леониду и провожая его в свой кабинет. – Знаем-знаем, как же! А ты здорово изменился, знаешь? Помнишь, какими мы были, когда работали здесь?

– Молодыми? – рискнул предположить Кадреску, не вполне понимая, что имеет в виду старый приятель.

– Не просто молодыми – совсем зелеными, тощими, как проволока! Слушай, как ты умудрился сохранить такую потрясающую форму? Я вот, как видишь, распустился совсем, – Гольдштейн со смехом указал на свой явно обозначавшийся под халатом живот гурмана и любителя пива. – Жена периодически сажает на диету, но я добираю кило в местном буфете!

Леонид не испытывал презрения к людям, пренебрегавшим собственным здоровьем. Скорее он жалел их, жалел тела, погребенные под слоем жира, дряблые мышцы, не получавшие должной тренировки, расплывчатые черты лица, испорченные двойными подбородками, нездоровым цветом и мешками под глазами. Сам Кадреску посещал бассейн четыре раза в неделю – благо он находился прямо в больнице. Приходя еще до открытия, он имел в своем распоряжении сорок минут чистого времени, которые посвящал беспрерывному плаванию от одного борта до другого, засекая время по секундомеру. Кроме того, он бегал каждое утро в парке по часу или около того и, несмотря на это, никто не сказал бы по свежему лицу Кадреску, что он поднимается ежедневно не позже пяти. Занятия карате, которые он начал в девятнадцать лет, не прекращались до сих пор, хотя находить время для тренировок становилось все труднее. Зато результат всего этого приносил Леониду ожидаемое удовлетворение: зеркало улыбалось ему по утрам, отражая безупречный торс, которому позавидовал бы любой глянцевый журнал.

Сочтя вопрос Ильи риторическим, Кадреску сразу перешел к делу.

– Родька Кудрявцев? – наморщив лоб, переспросил Гольдштейн. – А что именно тебя интересует? Да-а, дело неприятное… Я имею в виду, никого из моих знакомых, а уж тем более коллег до сих пор не убивали! Ужас, правда? Ну, я хочу сказать, могли бы просто ограбить, взять, что хотели, – душегубствовать-то зачем?

– Разве это было ограбление? – удивился Леонид.

– А что, нет?

– Ты в курсе, как именно это произошло?

– Ты об инъекции? Да, это, конечно, странно выглядит – для ограбления…

– В деле написано, что при нем не обнаружили бумажника, зато золотой перстень-печатка и цепь с крестом остались на трупе.

– Верно-верно, – закивал Илья. – Странно говорить о Родьке как о «трупе»! Этих сволочей ведь так и не нашли, верно?

– Нет, но, может, ты вспомнишь кого-то, кто мог иметь зуб на Кудрявцева?

Неожиданно Гольдштейн расхохотался, схватившись за толстые бока.

– Ну, ты даешь! – просипел он, закончив и пытаясь отдышаться. – Зуб – на Родьку? Кто – наши «клиенты», что ли? Так они, как видишь, совершенно безвредны, лежат себе под простынками, стынут и своей очереди дожидаются!