Забытая слава

Сумароков увидел картины боя, поэт набрасывал их широко и сильно, может быть, слишком широко, но любовь к отечеству водила его пером. Это были мощные стихи, они отлично звучали. Он вчитывался в строфы блестящего четырехстопного ямба, мысленно скандировал новый, торжественный и важный, размер. Хорошо!

Тредиаковский таким стихом не владел, да и слог его руки не показывал. Корпусные стихотворцы подавно в счёт не шли. Сочинитель — ода подписана фамилией Ломоносова — был человеком новым, и отыскать его следовало: поэты должны знать друг друга.

Сумароков решил справиться в типографии. Сентябрьским утром, положив в карман номер «Санкт-Петербургских ведомостей» с одой, он переплыл в лодке перевозчика через Неву на Васильевский остров и во дворе Академии наук спросил типографию.

Едва Сумароков потянул дверь, в лицо ему ударил запах пыли, свинца и краски. Середину длинной комнаты заполняли высокие столы с наклонными верхними досками — наборные кассы. Работник с ремешком на лбу, прижавшим стриженные в кружок волосы, глядя в бумагу, правой рукой брал что-то с доски и ставил на металлический угольник, который держал на левой ладони. Слабый осенний сеет заставлял его близко наклоняться к бумаге, чтобы разглядеть написанные на ней слова. В ближнем углу у окна спиной к вошедшему сидел человек с гусиным пером за ухом.

— Скажи, любезный, — обратился к работнику Сумароков: он понял, что перед ним наборщик, — у кого бы мог я узнать…

Тот искоса глянул на офицера и кивнул головой в угол.

— Мы люди темные, — ответил он, и бойкость речи подчеркнула иронический смысл фразы. — Лучше у господина студента спросите, что вам надобно.

Сумароков подошел к угольному столику. Сидевший за ним человек повернул голову и встал. Сумароков невольно сделал шаг назад, когда перед ним вдруг выросла мощная фигура. Сдвинутый на затылок парик открывал высокий лоб, глаза смотрели ясно и весело, круглое лицо таило усмешку.

— Что вам угодно, господин? — звучным голосом спросил тот, кого наборщик назвал студентом.

— В листах «Санкт-Петербургских ведомостей», — сказал Сумароков, вытаскивая из кармана газету, — прочитал я оды и любопытен знать их сочинителя. Где бы мне о том сведать?

— А на что вам он? — строго спросил студент.

Сумароков на секунду задумался. Зачем ему сочинитель? Да уж не по делу государственному. А впрочем, почему бы и не государственному? Поэзия не забава, не прихоть, она исправляет нравы и, стало быть, отечеству полезна. Скрываться тут нечего.

— Я к стихам привержен, — сказал Сумароков, — и чаял с новым сочинителем о науке стихотворства побеседовать.

Студент будто ждал такого ответа.

— Что ж, извольте говорить. Эти оды мои, а зовусь я Михайлом Ломоносовым.

Сумароков назвал себя. Фамилии друг друга оба они слышали впервые.

— Радуюсь нашему знакомству, — сказал Ломоносов. — Выйдем на час. Корректура обождет. Слышь, Сидоров, — предупредил он наборщика, — следующий оттиск положи на стол, я не замешкаюсь.

Он взял кафтан, висевший на стене, натянул его и шагнул к двери.

— Обедать рано, — сказал Ломоносов, когда они вышли на улицу, — мы на бережку посидим.

Вид Невы пробудил у Сумарокова память о корпусе. Он посмотрел в сторону меншиковского дворца.

— Восемь лет я в этих местах прожил, — промолвил он, — когда учился в Шляхетном корпусе.

— А я по Неве пять лет назад в Германию уплыл, только этим летом домой возвратился, — ответил Ломоносов.

— Вы академический студент?

— Был студентом, а теперь невесть кто, — сказал Ломоносов. — Ученье свое кончил, ожидаю, куда назначат господа академики. Пока же приказано обретаться при газете «Санкт-Петербургские ведомости». Перевожу статьи для «Примечаний на Ведомости», корректуры читаю. Оклада не положено, а с голоду умереть не дают, жалуют на пропитание.

Он подошел к вытащенной из воды лодке и сел на борт, упершись ногами в землю. Сумароков сделал то же.

По Неве бежали мелкие волны, вершинки их иногда курчавились белыми завитками. Против течения поднимался вельбот. Гребцы по команде рулевого высоко поднимали весла и без плеска опускали их в воду. Андреевский флаг — синий косой крест на белом поле — полоскался за кормой.

— Хорошо гребут, — заметил Ломоносов. — Раз-два… Раз-два…

Сумароков удивленно посмотрел на него. Воды он не любил.

— Я на Северной Двине вырос, по Белому морю хаживал, — пояснил Ломоносов. — Сам к веслам привык, и глядеть на гребцов приятно.

Он рассказал Сумарокову, что из-под города Архангельского пришел в Москву, учился в Славяно-греко-латинской академии, был потом переведен в академический университет в Петербурге и оттуда послан за границу. Прошел курс наук — метафизику, химию, горное дело, металлургию, вернулся, а работы не дают.

— Вы оды пишете, — сказал Сумароков.

— Стихи стихами, — возразил Ломоносов, — а мне и другое надобно. Руду искать, металлы плавить. Земные недра у нас богаты, а что мы о них знаем?

Сумароков никогда не думал о земных недрах. Ломоносов сочинял стихи — это было главное в новом знакомом.