Читаем Забытая слава полностью

Кадет Криницын был вхож в дом Волынского, рассчитывал на карьеру и выполнял поручения министра. Он помогал в устройстве Ледяного дома и маскарада на шутовской свадьбе. Историю с Тредиаковским Криницын рассказывал кадетам, но был не прочь повторить ее перед гостями с подробностями.

2

История заключалась в следующем.

С начала 1740 года в Петербурге готовились к празднествам по поводу окончания русско-турецкой войны. Пышностью торжеств императрица Анна Ивановна и ее придворные как бы старались скрыть великую цену, в которую обошлась война, — сто тысяч солдат и многомиллионные денежные затраты.

Перед Зимним дворцом в Петербурге 14 февраля были собраны гвардейские и армейские полки. Императрица в парадном парчовом платье, с бриллиантовою короною на голове, в сопровождении герцога Курляндского Бирона, своего необъявленного мужа, во главе огромной свиты прошла в придворную церковь. Секретарь Бакунин, окруженный герольдами, с амвона прочитал манифест о мире. Залпами стреляли пушечные батареи с Петропавловской крепости и в Адмиралтействе, гремели трубы и литавры.

По городу, предшествуемые литаврщиками и трубачами, медленно проезжали пестро разодетые герольды, читали манифест о мире и бросали в народ золотые и серебряные жетоны. В улицах было светло — согласно приказу на каждом подоконнике горело не меньше десяти свечей.

На следующий день — маскарад во дворце, еще через день — угощение народу. По площадям стояли столы с кушаньями, у Зимнего бил фонтан красного вина. В давке многие простились с жизнью. На Неве сожгли фейерверк. Несколько ракет, для смеха, были пущены прямо в народ. Как говорилось потом в газетном описании, «произвели они в нем слепой страх, смущенное бегство и великое колебание, что высоким и знатным смотрителям при дворе ее величества особливую причину к веселию и забаве подало». А жертв и увечий не считали…

Серия этих празднеств открылась в первых числах февраля шутовской свадьбой, из-за которой и пострадала академический переводчик и секретарь Василий Кириллович Тредиаковский.

Свадьбу справляли в Ледяном доме, выстроенном между Зимним дворцом и Адмиралтейством. Его сложили из ледяных плит, — зима выдалась суровая, и лед на Неве достиг неслыханной толщины. У дома стояли ледяные пушки и дельфины, был сад — ледяные деревья с птицами на ветках. Ледяной слон днем пускал хоботом струю воды, а ночью — зажженной нефти.

Внутри дома — ледяное убранство, столы, стулья, кровать, в камине горели ледяные поленья, но холод был свирепый. Тысячи зрителей рассматривали сверкающий лед и забавлялись выдумкой строителей.

Дом был предназначен для новобрачных. Царица женила своего шута князя Михаила Алексеевича Голицына на придурковатой шутихе калмычке Евдокии Ивановне, по прозвищу Бужениновой. Свадьбу обставили пышно. В Петербург привезли по три пары крестьян: украинцев, татар, чувашей, русских, чукчей — всех в национальных костюмах, с их музыкальными инструментами и оружием. Доставили больших меделянских собак, козлов, баранов, лошадей, быков, оленей, свиней. Они везли в санях поезжан к Ледяному дому в день свадьбы.

Сумароков, как и все в Петербурге, видел дом, сложенный изо льда, и дивился царской затее.

Шутовской свадьбой распоряжался кабинет-министр Волынский. Он желал угодить императрице и готовил праздник по образцу придворных. Как и на дворцовых торжествах, понадобились приветственные стихи.

Единственным стихотворцем был Тредиаковский. Шутовскую оду приходилось спрашивать с него. Волынский знал, что Тредиаковскому оказывал покровительство князь Александр Борисович Куракин, злейший враг кабинет-министра. На деньги Куракина поэт возвратился в Россию после обучения за границей и ему посвятил книгу «Езда в остров Любви».

Унизить Тредиаковского, заставив его написать стихи на дурацкую свадьбу, значило обидеть и Куракина. Мстительный Волынский обрадовался этой возможности.

Вечером 4 февраля он послал за Тредиаковским кадета Криницына. Юноша приехал к поэту и стал стучать так сильно, что едва не выломал дверь.

— Кто там?

— Отворяй! Приказ императрицы!

Тредиаковский отодвинул засов и впустил посыльного.

— Тебе приказано немедленно явиться в императорский кабинет.

— Мне? — со страхом спросил Тредиаковский. — За что? То есть по какой причине?

— Там узнаешь. Собирайся быстрее, — командовал кадет.

Тредиаковский дрожащими руками натянул на себя новый кафтан, сменил чулки, подпоясал шпагу.

— Вот все мои сборы, господин офицер, — сказал он, надевая шубу.

У ворот дожидались сани. Кадет поднял полость, пихнул перед собой Тредиаковского, вспрыгнул.

— Пошел!

Тредиаковский сидел молча. Во дворце он бывал редко, и зачем мог понадобиться в кабинет государыни не понимал. В Академии наук все обстояло благополучно, переводы свои он сдает без опозданий, врагов как будто не имеет. Что приключилось?

Сани пронеслись через Неву, Васильевский остров потонул в ночной темноте. Вот и Зимний дворец. Но он остается слева, сани едут по Невской перспективе и свертывают на берег Фонтанки.

— Куда же мы, господин офицер? — спросил Тредиаковский.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза