Забытая жизнь (СИ)

Я не знала, чего мне ожидать, и немного тревожилась из-за того, что смогу увидеть и какие мной овладеют чувства. И гадала, сделают ли похороны смерть Альбуса более реальной для меня. Были минуты, когда ужас этой смерти грозил раздавить меня, но их сменяли часы пустого оцепенения, в которые мне было трудно поверить, что отца действительно больше нет. Впрочем, я не пыталась найти какую-то мысленную лазейку, какой-то способ уверить себя, что Альбус может вернуться.

Утром следующего дня, выйдя из парадных дверей замка на каменное крыльцо, я направилась к озеру. Теплый свет солнца ласкал мое лицо, я шла туда, где были рядами расставлены сотни стульев. Посередине ряды разделял проход, а перед самым первым возвышался мраморный стол. День выдался самый что ни на есть прекрасный, летний.

Половину стульев уже заняли люди самые необычайные — старые и молодые, кто в сильно поношенном, кто в щегольском платье. Большинства их я не знала, но были среди них и знакомые, в том числе члены Ордена Феникса: Кингсли Бруствер, Грозный Глаз Грюм, Тонкс, чьи волосы чудесным образом превратились в ярко-розовые, Римус Люпин (он и она держались, кажется, за руки), мистер и миссис Уизли, Билл, которого осторожно поддерживала Флер, а сразу за ними Фред и Джордж в куртках из черной драконовой кожи. Здесь были и мадам Максим, занявшая сразу два с половиной стула, и Том, владелец «Дырявого котла», и волосатый басист из волшебной группы «Ведуньи», и водитель автобуса «Ночной рыцарь» Эрни Прэнг, и мадам Малкин, торгующая в Косом переулке мантиями, и бармен из «Кабаньей головы», и волшебница, возившая по «Хогвартс-экспрессу» тележку с закусками. Присутствовали и замковые привидения, едва различимые в ярком солнечном свете, увидеть их можно было, лишь когда они шевелились, нереально мерцая в сверкающем воздухе.

Пройдя мимо, я заметила Поттера, Рона, Гермиону и Джинни, которые уселись в конце одного из рядов, ближе к озеру. Люди перешептывались, отчего казалось, будто легкий ветерок ворошит траву, однако громче всего звучало пение птиц. Толпа продолжала разрастаться.

Направляясь к передним рядам, я столкнулась с Корнелиусом Фаджем — лицо жалкое, в руках его обычный зеленый котелок; следом я увидела Риту Скитер и с отвращением отметила, что ее пальцы с красными ногтями привычно сжимают блокнот; а затем на глаза мне попалась Долорес Амбридж с притворно горестным выражением на жабьей физиономии, с черным бархатным бантиком на отливающих сталью кудряшках.

Добравшись до первого ряда, я села на свободное место рядом с министром магии Скримджером, который сидел с мрачным и достойным видом.

«Так ли уж сожалеешь ты, да и прочие важные шишки, о смерти Дамблдора?» — подумала я, осматриваясь по сторонам.

Тут заиграла музыка, странная, неземная, и я, забыв о неприязни к Скримджеру, огляделась по сторонам. В нескольких дюймах под поверхностью чистой, зеленоватой, просвеченной солнцем воды хор водяного народа, жутко похожего на инферналов, пел на странном, неведомом мне языке. Мертвенно-бледные лица певцов были подернуты рябью, вокруг плавали лиловые волосы. От музыки у меня чуть волосы встали дыбом, однако

неприятной она не была. Музыка ясно говорила об утрате и горе. И, глядя в нездешние лица певцов, я понимала, что уж они-то, по крайней мере, о гибели Дамблдора горюют.

По проходу между стульями медленно шествовал Хагрид. Лицо его блестело от слез, он безмолвно плакал, неся в руках, как сразу поняла я, тело Дамблдора, завернутое в темно-фиолетовый с золотыми звездами бархат. От этого зрелища горло сдавила острая боль; странная музыка и сознание того, что тело отца находится от меня так близко, казалось, на миг лишили летний день всякого тепла.

Хагрид осторожно опустил тело на стол. Потом отступил в проход и трубно высморкался, заслужив несколько возмущенных взглядов.

Я ласково кивнула Хагриду, когда тот проходил мимо, возвращаясь назад, но глаза

лесничего опухли настолько, что оставалось лишь удивляться, как он вообще что-нибудь видит перед собой.

Тем временем музыка смолкла, и я посмотрела на мраморный стол.

Маленький человечек с клочковатыми волосами и в простой черной мантии поднялся на ноги и встал перед телом Альбуса. Что он говорил, я расслышать не смогла. Лишь отдельные слова долетали ко мне поверх сотен голов. «Благородство духа»… «интеллектуальный вклад»… «величие души»… — все это мало что значило для меня. К отцу, которого я знала, слова эти почти никакого отношения не имели.

Мне хотелось подбежать к нему, чтобы в его неиссякаемой силе найти опору для своей слабости — и в то же время я хотела прижать его, разбудить его, ведь он просто спит и сейчас проснется — и все будет хорошо.

Нет! Вы не можете, вы не должны делать это, и вы не можете положить его туда. Я не могу смотреть, я не вынесу этого, я не поверю, что он ушел. Он любил меня, он мой отец! Он не может покинуть меня сейчас, когда я так нуждаюсь в нем, — слезы текли из уголков глаз.