Но как бы больно это ни было, люди исчезают из нашей жизни, словно заклепки на некачественном пальто. Мы идем, делаем шаг за шагом вперед в бесконечную неизвестность, а заклепки одна за другой остаются позади. Все теряется, отваливается, сдается под гнетом времени и обстоятельств. И самое страшное — это не потерять любимого человека, а понять в конце его пути, что у тебя никогда не было времени, чтобы сказать то, что он хотел услышать от дочери. Но однажды у каждого без исключения наступает в жизни момент, когда произносить эти слова становится слишком поздно.
Слева донесся тихий плеск, и я увидела, что водяной народ повысовывался из озера, чтобы тоже послушать прощальное слово. Я вспомнила, как Альбус два года назад присел у кромки воды и по-русалочьи беседовал с предводительницей водяных. Интересно, где отец выучил их язык? Как много осталось такого, о чем я ни разу не спросила его, как много мы не сказали друг другу…
И тогда, без предупреждения, на меня навалилась все это дерьмо, отец мертв, его больше нет…
Я с такой силой стиснула клинок на ремне, что поранила ладонь, но и это не остановило горячих слез, которые брызнули из моих глаз. Я отвернулась от всех, и смотрела поверх озера на лес; человечек у стола все еще лопотал, а я заметила вдруг какое-то движение среди деревьев. Кентавры… Они тоже пришли проститься с Альбусом. Из-под деревьев кентавры не вышли, но я видела, как они тихо стоят, опустив луки и глядя на волшебников.
«Сражаться необходимо, даже потерпев поражение в борьбе. Главное —сражаться, — сказал когда-то Альбус мне, — снова и снова, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до конца никогда не удастся…»
Человечек в черном наконец-то умолк и вернулся на свой стул. Я ожидала, что кто-то еще встанет у тела, кто-то еще, быть может, министр произнесет речь, но нет, никто не двинулся с места.
Какая-то невидимая сила тянула меня к Альбусу и, даже не ожидав — в первую очередь от самой себя, — я встала и подошла к телу отца.
— Альбус Дамблдор, — тихо произнесла я, не смотря на него, — никогда не был гордым или тщеславным; он умел найти достоинства в каждом, каким бы тот ни казался жалким или незначительным, и я думаю, что ранние утраты наделили его великой человечностью и состраданием. Я не могу выразить, как мне будет не хватать его дружбы, но моя потеря ничто в сравнении с потерей волшебного мира, — набрав в легкие побольше воздуха продолжила я. — То, что он был самым любимым и вселявшим вдохновение из всех директоров Хогвартса — вне всяких сомнений. Он умер так же, как жил: вечно трудившийся ради высшего блага и до последней минуты всё так же готовый протянуть руку помощи, как в тот день, когда мы впервые встретились.
Потом вскрикнуло сразу несколько голосов. Яркое белое пламя полыхнуло, охватив тело Альбуса и стол, на котором оно лежало. Языки пламени вздымались все выше и выше, заслоняя собой тело. Белый дым винтом поднялся в небо, создавая очертания странных фигур. Сердце мое словно остановилось на миг, мне показалось, что я увидела радостно уносящегося в синеву феникса, но в следующую секунду огонь погас. Там, где он только что бился, стояла белая мраморная гробница, укрывшая в себе и тело отца, и стол, на котором оно покоилось.
Снова испуганные крики — целая туча стрел взвилась в воздух, но все они упали на землю, не долетев до толпы. То было, последнее прощание кентавров: повернувшись к волшебникам спинами, они уже уходили в древесную прохладу. И подобно им, водяной народ тоже медленно опустился в зеленоватую воду и скрылся с глаз.
Я, молча вытерев слезы, пошла в сторону озера.
— Мисс Монфор-лʼАмори!
Я обернулась. По берегу ко мне торопливо приближался, припадая на трость и прихрамывая, Руфус Скримджер.
— Я надеялся, что смогу переговорить с вами… Вы не против, если мы немного пройдемся вместе?
— Нет, — безразлично ответила я и двинулась дальше.
— Ужасная трагедия, мисс, — негромко произнес Скримджер. — Даже сказать вам не могу, как напугало меня известие о ней. Дамблдор был великим волшебником. Мы не во всем с ним сходились, вы это знаете, однако никто лучше меня не понимал…
— Чего вы хотите? — уныло спросила я. Скримджера этот вопрос немного раздосадовал,
но он быстро вернул своему лицу выражение скорбного понимания.
— Разумеется, вы подавлены, — сказал он. — Я же знаю, вас связывали с Дамблдором очень близкие отношения. Узы, которые соединяли вас…
Я пронзительно посмотрела на него.
«Не ужели он что-то знает? Ведь прощальное письмо Альбуса лежит у меня, — подумала я. — Он не мог об этом знать».
— На что вы намекаете, министр? — спросила я.
— Ни на что, мисс Монфор-лʼАмори, — ответил он.
— Тогда, чего вы хотите? — повторила я и остановилась.
Скримджер тоже остановился, оперся на трость и уставился на меня, теперь лицо его выражало лишь трезвую расчетливость.
— Говорят, когда он в ночь своей смерти покидал школу, вы были рядом?
— Кто говорит? — спросила я.