Забытая жизнь (СИ)

— Не в моем вкусе, а так — сойдет, — вынес вердикт Поттер. — Ну что, отправляемся?

Трое друзей оглянулись на дом, темный и тихий под угасающими звездами, потом повернулись и зашагали к калитке, за которой прекращалось действие заклинания и можно было трансгрессировать.

Как только вышли за ограду, Крюкохват вскарабкался ему на плечи, обхватив руками за шею. Гермиона вытащила из сумочки мантию-невидимку и набросила на них. И они исчезли.

— Увидимся в Хогсмиде, — крикнула я им вслед.

Сколько времени пройдет, пока Реддлу станет известно, что они взломали сейф Лестрейнджей? Скоро, наверное, гринготтские гоблины известят Беллатрису. А когда выяснится, что пропала именно золотая чаша, Том поймет наконец, что они охотятся за крестражами…

Возможно, я тогда что-то и почувствовала, но знаю одно, я должна была пробраться в Хогвартс. Я должна быть там.

Все мои мелкие страхи и подозрения слились в одно огромное дурное предчувствие

и не могла сидеть в этом маленьком домике на берегу моря.

Я отказалась от всего, кроме собственной жизни. Да, мне больше ничего не оставалось. Я запретила себе даже думать о прошлом. Но… Я действительно беспокоилась.

Время, проведенное здесь… наталкивало на всякие мысли.

Ничто не склоняет нас к вере больше, чем страх, ощущение опасности. В момент, когда мы чувствуем себя жертвой, все наши поступки и верования обретают законное основание, сколь бы спорными они ни были. Наши противники теряют равный с нами статус и превращаются во врагов. Мы же перестаем быть агрессорами и становимся защитниками. Зависть, алчность или обида, движущие нами, делаются священными, ибо мы утверждаем, что действуем в свою защиту. Зло, угроза всегда гнездятся в других. Первый шаг к пламенной вере — страх. Страх потерять свою личность, жизнь, положение и верования.

Если вы достаточно смелы, чтобы отбросить все привычное и уютное, а это может быть что угодно: дом, застарелые обиды, — и отправиться в путь за истиной, искать правду в себе или окружающем вас мире. Если вы искренне готовы считать подсказкой все, что произойдет в пути. Если примете как учителя каждого, кто вам встретится. И главное, если вы будете готовы принять и простить непростую правду о себе, вот тогда вам и откроется истина.

До войны жизнь казалась мне не более реальной, чем игра теней на занавеси. И меня это вполне устраивало. Я не люблю слишком резких очертаний. Я люблю размытость, слегка затуманенные контуры.

«Я должна помочь Поттеру остановить эту войну».

Мои ноги коснулись дороги. Я увидела до боли знакомую Главную улицу в Хогсмиде: темные витрины магазинов, черные силуэты гор за деревней, а впереди — поворот дороги, ведущей в Хогвартс. Из окон «Трех метел» пробивался свет.

Я оглянулась, сильнее натянув на себя капюшон, и в ту же минуту дверь «Трех метел» распахнулась, выплеснув на улицу с десяток Пожирателей смерти в плащах с капюшонами и волшебными палочками наготове.

На против меня скользнули тени, и я последовала за ними.

Я поспешно отступила в ближайший переулок, ждала в темноте, прислушиваясь к топоту то приближающихся, то удаляющихся ног. В этом темном переулке я и обнаружила Поттера, Гермиону и Рона.

— Мисс Монфор-лʼАмори, — пропищал Рон.

— Тише, — прошептала я.

Но в ту же минуту я почувствовала стелющийся по улице неестественный холод. Вдруг стало совсем темно, и даже звезды погасли.

Холод все сильнее пронизывал меня. Я, крадясь вдоль стены, старалась не издать ни звука. И вот из-за угла показались бесшумно скользящие дементоры, не меньше дюжины; их было видно потому, что их чернота была гуще окружающей тьмы. За их спинами развевались черные мантии, виднелись покрытые гнойными струпьями руки.

Я подняла волшебную палочку: поцелуй дементора меня не коснется, что бы там ни было потом! Я думала о малыше в животе, когда шептала:

— «Экспекто патронум»!

Вслед за мной Поттер тоже произнес заклинание.

Серебряный феникс и олень вырвались из палочек и взмыли в воздух. Дементоры бросились врассыпную.

Дементоры отступили, в небе снова загорелись звезды, а шаги Пожирателей смерти стали громче. Я в панике не знала, на что решиться, как вдруг позади громыхнул засов, одна из дверей на левой стороне переулка отворилась, и грубый голос сказал:

— Сюда, скорее!

Я без колебаний повиновалась, и протиснулась в приоткрытую дверь.

— Идите наверх, мантию не снимать, тихо! — проговорил высокий человек, проходя мимо меня на улицу и захлопывая за собой дверь.

Я не сразу сообразила, куда мы попали, но сейчас, в тусклом свете единственной свечи, разглядел неопрятный, засыпанный опилками зал в «Кабаньей голове». Ребята бросились за стойку, ко второй двери, за которой вела наверх скрипучая деревянная лестница. Со всех ног взбежав по ней, они оказались в гостиной с потертым ковром и камином, над которым висела большая картина маслом — портрет светловолосой девочки, глядевшей в пространство рассеянными ласковыми глазами.