Забытое королевство

Такое странное восприятие времени на Западе воцарилось не из-за того, что люди там противятся времени как таковому, но по причине ирреальности сотворенного самим же человеком современного мира. Ложнонаправленные усилия и недостаток понимания привели к тому, что человек построил для себя мир настолько сложный и настолько перегруженный малозначащими мелочами, что заблудился в нем, словно в лабиринте Минотавра, и стал воспринимать его как единственную реальность. Истинная реальность считается философской абстракцией, пригодной только для горстки мыслителей, но никак не для занятого человека. Поскольку только истинная реальность способна дать человеку полное удовлетворение временем, ирреальный мир суеты и бессмысленной спешки дает лишь иллюзию жизни. Стоит спешке утихнуть, как Время провозглашает пустоту, и потому его следует убивать, чтобы избежать этой пустоты. Для этого придуманы высокоорганизованные и методичные способы – спорт, радио, кино, туризм, клубы, вечеринки; годится все, что способно скрыть от человека пугающий лик Времени. Чем больше он избегает истинной реальности, тем больше его потребность убивать время. Однако без соприкосновения с реальностью жизнь наполняют сплошные иллюзии и томление духа.

В прекрасной Лицзянской долине, тогда еще не затронутой сложностями и спешкой современной жизни, Время имело иной смысл. Оно было добрым другом и верным учителем и обладало в этих краях магическим свойством, которое замечал не только я, но и другие. Вместо того чтобы длиться бесконечно долго, оно проносилось незаметно: дни пролетали, словно часы, недели – словно дни, год казался месяцем, а те десять лет, которые я здесь провел, показались мне годом.

Было бы ошибкой думать, что местные жители, и я в том числе, были настолько заняты, чтобы не найти времени насладиться красотой и благостью этой счастливой долины. Времени хватало на все. Люди на улице прекращали торговаться, чтобы полюбоваться розовым кустом или заглянуть в чистые воды ручья. Крестьяне на полях замирали, любуясь вечно меняющимся ликом Снежной горы. Толпы на рынке, затаив дыхание, любовались клином журавлей, а хлопотливые плотники-миньцзя, опершись на пилы и топоры, в мельчайших подробностях обсуждали пение птиц. Компании стариков со щеками, круглыми, словно яблоки, и длинными бородами смеялись и шутили, как дети, спускаясь вниз с горы с удочками в руках после похода на рыбалку. Фабрика могла закрыться на день или два, если рабочие внезапно решали устроить пикник на озере или у подножия Снежной горы. Тем не менее вся нужная работа делалась вовремя, и притом хорошо.

Ни один наси без крайней на то необходимости не согласился бы уехать из долины. Даже те из них, кто повидал неоновые чудеса Шанхая, Гонконга или Калькутты, всегда стремились вернуться жить в Лицзян. То же относилось и к тибетцам, ицзу и даже миньцзя. Путешественники с чувством описывали отвращение и ужас, которые охватывали их в больших городах при виде жарких улиц, на которых не росли деревья, зданий, похожих на коробки, омерзительных грязных трущоб и переполняющей улицы бескрайней, унылой, серой толпы бездушных, жадных до наживы горожан. В Лицзяне, где каждый мужчина и каждая женщина были самостоятельной личностью, индивидуальностью, сама мысль о безликой толчее индийских или китайских городов повергала независимых местных жителей в ужас. Идея запирать свободных людей в душных залах, принуждая их работать многие часы подряд, была для наси неприемлема. Никакой интерес и никакие деньги, заявляли они, не смогли бы заставить их работать на таких фабриках, какие они видели в Куньмине или Шанхае.

Глава XVI Прогресс

К лету 1949 года число индустриальных кооперативов достигло сорока пяти. Среди них были шерстепрядильные, ткацкие и вязальные сообщества, артели по производству латунных и медных товаров, сообщество мебельщиков-миньцзя, кооператив по изготовлению сухой лапши, мастерская по литью деталей для плугов, тибетские сапожные и скорняжные кооперативы и множество других мелких компаний. Два прядильных и ткацких кооператива целиком управлялись женщинами и притом входили в число наилучших. В одном из них председательствовала пожилая женщина на редкость могучего телосложения. Она не умела ни читать, ни писать, однако орлиным взором следила за всеми финансовыми операциями. Всю шерсть она закупала самостоятельно, а реализация пряжи происходила под ее строжайшим контролем и надзором. Участниками кооператива – двенадцатью женщинами и тремя мужчинами – она управляла железной рукой, временами колотя мужчин до бесчувственного состояния за проступки или чрезмерное курение опиума. Но строгость ее компенсировалась справедливостью и честностью, и подчиненные преклонялись перед ее управленческим талантом – помимо всего прочего, их кооператив загребал деньги лопатой.