Забытое убийство

Снова запульсировали слезы, давно прижившиеся в глазах горькими и жгучими добавками к зрению. Они не просто напоминали о себе. Слезы давали бедному Винсенту Григорьевичу понять, что, планируя задать подобный вопрос и рассчитывая получить на него ответ, он вступает на путь безумия... Тем самым признает он, что не просто высвечивает далекого друга в потемках, может быть, и неясных, но подлинных воспоминаний, а общается с миром мертвых! Следовательно, перед Винсентом Григорьевичем не реальная, нейроэлектрическая, сохраненная в мозге копия ушедших событий, а коварный посланник с той стороны, неизвестно что замышляющий. Лучше бы обойтись без прямых вопросов, не переходя грани сумасшествия. Но, с другой стороны, если путь к истине обязательно лежит через безумие, не следует ли пройти его и в этом случае? Вот вопрос, достойный настоящего, а не притворного философа!

В следующем воспоминании друзья снова шли по Московскому проспекту. В той, прошлой жизни пролетело несколько лет. Они уже кончили университет, и Валера уехал работать в Сибирь, в страшно секретную организацию. Веся меланхолично слушал, как приятель рассказывал об одном из своих таежных путешествий, о гордых сибирячках, об оранжевых ягодах облепихи в серебряном инее, об озерах, из которых на закате вдруг сверкнет червонной чешуей неловко повернувшийся карась. И вдруг услышал:

— ...тогда-то, вечером, критикуя их пошлые результаты, я изложил несколько простых соображений — каких, я тебе рассказывал. Впрочем, ты никогда не помнишь. И через три дня главный дал мне все, что я у него попросил: людей, приборы, деньги. Получилось что-то вроде лаборатории.

Почему же Винсент Григорьевич не помнил? Он отлично помнил не померкшую за десять лет славу Валеры в узких, допущенных до государственных тайн кругах. Речь шла об особой бомбе, о которой так толком и не известно: произвели ее на свет или же не произвели. Бомба эта задумывалась так, чтобы действовала близко к земной поверхности и после взрыва энергия мгновенно устремлялась не ввысь, а вширь, то есть не расходовала зря разрушительную силу на сотрясание и освещение небес. Иначе говоря, ее результатом был бы не взрыв-гриб, а взрыв-блин, льнущий к земле и мгновенно запекающий с помощью жара и огня многочисленные жертвы в наивных и бесполезных убежищах. Если уж совсем кратко, то первоклассная гадость была эта бомба!

Но ряд математических формул, ее породивших, был, по словам Валеры, красив до озноба. Валера не стал бы заниматься некрасивыми вещами. Часами он мог валяться на диване, разгадывая цепочки формул в научных журналах, словно охотник разгадывает следы птичьих лап на снегу, и приговаривал с усмешкой:

— Ах, вот он куда! Хитрый рябчик... А мы и не знали!

Они дошли до улицы Благодатной, откуда на Московский вывернул, осыпаясь голубыми искрами, совсем как настоящий, а не в памяти плывущий трамвай. Хотя кто его знает: может быть, здесь и нет ничего удивительного. Трамваи (а также троллейбусы) одинаково замечательно приспособлены и для воображения, и для реальности. Жадное и голодное племя романтических бродяг отобрало трамваи у технически оборудованного мира, как раньше дирижабли, и объявило их своими металлическими друзьями.

Валера между тем перескакивал с темы на тему. Сейчас он, например, поругивал Винсента Григорьевича. Уже упоминавшееся слово «раздолбай» было тут излюбленным. Непонятно, почему Валера использовал его так настойчиво: эстетической ценности в слове никакой, реальности оно не соответствовало и вдобавок было совершенно бестактным.

— Врубель, вот кого люблю больше всех. Он не безумец, он гений! Картину с пузатым богатырем на толстом коне помнишь? У меня в лаборатории один математик посоветовался с биологами и провел расчеты: если былины хоть немного адекватны, то кони богатырей должны были иметь как раз такую конституцию. Толстые кости и горы мышц. Иначе они под богатырями ломали бы спины. Или ноги! То-то, Весик! Богатыри, не вы! И богатыри не раздолбай, в отличие от вас. Себя защитить не можете, не то что других! Почему ты не идешь ко мне в лабораторию? В который раз прошу тебя! Как ты ленив! Как вы все бесспорно ленивы, друзья мои: Сережа, Костик, Жора! И в этом ряду сонных тетерь больше всех жалко мне тебя, Весик, потому что ты лучший среди раздолбаев. Почему ты не хочешь участвовать в математическом моделировании гигантских блинов своими небесполезными мозгами? Это абсолютно новая тема! Знал бы ты, какие у меня собрались отличные, просто сумасшедшие ребята! Гитаристы! А летом мы всей лабораторией уходим в горы. Чего ты медлишь? Тебе протягивают дружескую руку, а ты? Весик, учти, ты летишь в омут: буль-буль! С гордостью, достойной какого-нибудь лауреата Нобелевской премии. Какая, к лешему, премия? Посмотри правде в глаза! За что? За раздолбайство?