Забытое убийство

После объявления войны в августе 1914-го совсем недолгий отрезок времени, меньше года, Де Гаспери ощущал свою значимость и достиг, казалось, расцвета собственной личности как политик и католический дипломат. Это был тот самый недолгий и зыбкий период нейтралитета Италии до мая 1915 года, когда трентинский филолог и парламентарий стал полезным звеном переговорных процессов. Он много выступал, участвовал в общественных мероприятиях, встречался с деятелями итальянской и австрийской политики. По словам немецкого историка Михаэля Фёлькля, «В Де Гаспери по обе стороны границы видели ценного партнера, высокопоставленного чиновника от католической Народной партии и законного представителя большей части итальянскоязычного населения многонационального государства. И кульминацией этих контактов стала, конечно же, частная аудиенция у только что избранного Папы Бенедикта XV, с которым Де Гаспери обсуждал ценность мирной политики»[393]. Не только Баттисти, но и все бывшие трентинские соратники Де Гаспери усматривали в его избыточной активности некие скрытые мотивы – замаскированные личные цели и даже заговор. Относительно первого предположения они были правы. Даже в объятия социал-ирредентистов в начале века рационального Де Гаспери толкнула личная цель – стремление к публичности: едва ли он мог стать заметным политиком, опираясь только на свою германскую филологию или трентский епископат. В провинциальном Тренто сделаться яркой политической фигурой означало – присоединиться к националистам.

Но в 1914 году ирредента воспринимает Де Гаспери с холодной и ревнивой настороженностью. Тогда-то и появляется версия, что католический нейтралист, ратующий за невмешательство, на самом деле австрийский двойной агент, подыгрывающий обеим сторонам в расчете на политическую карьеру.

Вслед за своим мужем сторонницей этой версии стала и Эрнеста Биттанти[394]. В пику ей – или, наоборот, своему наставнику и политическому предшественнику Де Гаспери? – премьер-министр Андреотти заявлял, что Де Гаспери не только не австрийский агент, но даже не нейтралист, удерживавший Италию за руку. Потому что Де Гаспери – самый первый сторонник «Grande Guerra», он впереди других эту войну с Австрией приветствовал[395]. Политика, право, удивительная вещь, а политики еще удивительнее: для них оказать медвежью услугу ближнему – порой первейшая задача.

Впрочем, Де Гаспери никогда не был простой фигурой. Хотя бы из-за его юношеского увлечения взглядами мэра Люгера, которые ему припоминают до сих пор. Некоторые его высказывания времен Муссолини тоже кажутся подозрительными с точки зрения демократичности и толерантности. Даже теперь, полвека спустя после его смерти, активно обсуждается вопрос о его антисемитизме в Австрии, о статьях в «Il Trentino», приветствовавших антисемитские законы австрийской империи, о некоторых одобрительных высказываниях по отношению к фашистским расовым установкам уже в Италии. Раньше об этом предпочитали не вспоминать или делать вид, что этого не было. Теперь сторонники прояснения всех акцентов в истории XX века ссылаются на грядущее полное издание его трудов, в том числе и статей, написанных для «Il Trentino»: бессмысленно, дескать, отрицать написанное.

Невозможно не заметить, что антисемитизм – раз уж о нем зашла речь – в конце XIX – начале XX века то и дело всплывал в разных странах Европы, и не только в Цислейтании. Сфабрикованные дела Дрейфуса (во Франции) и Бейлиса (в российской Украине) в то время воспринимались вовсе не как средневековое мракобесие, а как повод для решения национальных проблем.

В споры включались тогда политики, научная профессура, известные литераторы и журналисты.

В Австрии в националистических взглядах обвиняли не только воинственных радикалов Шёнерера и Вольфа, но и поэтов Валльпаха и Ренка, издателя Хабермана, мэров и вице-мэров, депутатов, профессоров и студентов, а с другой стороны – чехов, итальянцев, поляков, словенцев, которые тоже добивались популярности с национальной платформой.

Относительно взглядов Де Гаспери у историков действует еще одна установка – в духе историко-политической формулы объективизма: «а кто тогда антисемитом не был?»

В этой связи вспоминается диалог из романа «A ciascuno il suo» («Каждому свое») итальянского классика Леонардо Шаши. Учитель Лаурана спрашивает политика Моску, действительно ли он присягал Муссолини: «Comunque: il giuramento», – disse sua eccellenza Mosca, – per noi era necessita di vita: o mangi questa minestra o salti dalla finestra». («Но присяга, – сказал Его Превосходительство Моска, – для нас – жизненная необходимость: либо есть эту похлебку, либо выпрыгнуть из окна»)[396].