Забытое убийство

Одинокий Хофер стоял за пределами города – в центре живописного садика на легендарной горе Изель, куда не так часто забредали местные жители. Он тихо и укоризненно взирал с горы на город, который некогда освобождал от наполеоновских войск. Под стоптанным в походах сапогом тирольского героя, на постаменте, блестела полустертыми красками та самая, гордая и осмеянная молодыми бунтарями, надпись: «За Бога, кайзера и отечество». Кайзер был далеко, бог еще дальше. Отечество жило своей новой, суетливой жизнью.

В отличие от Хофера, оставшегося на картинах и в монументах, эрцгерцог был живой, доступный и являлся, если так можно выразиться, «медийной» фигурой эпохи.

При этом Ойгена Габсбурга не назовешь глупым или пустым человеком. Говорят, Его Высочество отлично играл в шахматы. Он, как уже упоминалось, умел и видеть, и предвидеть события. Но вот вопрос: является ли такое хитроумное бездействие и спокойное, наблюдательное самосохранение показателем ума, принимая во внимание, что человек – это все-таки «общественное животное»? Нельзя сказать, что эрцгерцог мало уделял внимания обществу, поэтому хочется уточнить – «общественно полезное животное».

Ответ на вопрос есть, но уже из той сферы биологии, в которой бесспорным авторитетом был новый университетский ректор, энтомолог Карл Хайдер: поведение такого рода характерно не для активного мыслящего биологического вида, а для формы жизни, направленной на выживание.

Цинизм политики в этом и заключается: в умении, ничего серьезного не предпринимая, в то же время нравиться всем и оставить по себе не память, а, скорее, иллюзию.

В этом преуспели и эрцгерцог, и парламентарий Грабмайр, и многие другие.

И здесь уместно привести фрагмент из мемуаров еще одной личности. Вице-канцлер Австрии Эдмунд Глайзе фон Хорстенау был «калифом на час», трагической и противоречивой фигурой австрийской истории конца 30-х годов XX века. Став свидетелем и невольным участником аншлюса Австрии в 1938 году, но не в силах что-то изменить, он находил отдушину в мемуарах, которые писал до самого конца жизни – уже в заключении. В 1946 году Глайзе покончил с собой в лагере для интернированных близ Нюрнберга. Но даже он вспоминал на последних страницах своих воспоминаний – незадолго до самоубийства (!) – о встрече с Ойгеном Габсбургом в конце Второй мировой войны:

«После полудня мы с Беатой и Трикси навестили престарелого эрцгерцога Ойгена, который был озабочен ведением войны на последнем ее этапе и высказывал нам свое волнение и возмущение теми военными действиями, которые он не в состоянии был понять. Его квартирка показалась нам маленькой, но очень уютной…»[306]

Упомянутый отрывок вновь фиксирует две исключительные черты эрцгерцога Ойгена: умение запоминаться всем, с кем он встречался, и постоянную готовность критиковать чьи-то неумелые действия, ничего при этом не предпринимая и не предлагая взамен. И это воспоминание не единственное: об эрцгерцоге написано так много книг, что складывается впечатление, будто речь идет о чрезвычайно значимой фигуре истории.

Коллективная иллюзия Инсбрука жива по сей день. Тем более что эрцгерцогу судьба щедро отвела девяносто лет земного существования.

Свидетельство всеобщего восхищения исторической венценосной личностью – это не только улица, названная его именем, и не только внушительный памятник в городском парке, освещенный специальной системой ламп с несколько устрашающей подсветкой, но и живые воспоминания пожилых мужчин, удостоившихся в отроческом возрасте рукопожатия этого великого человека.

В мировой истории эрцгерцог был далеко не единственной фигурой такого рода, а в истории габсбургской Австро-Венгрии он оказался вообще типичным явлением. Из таких типичных явлений и складывается целостная картина «преступного бездействия», жертвой которого обычно становятся лучшие люди государства.

4.3. Четверг. Третье ноября. Утро

С самого начала открытие факультета сопровождали примечательные недоразумения. Так, официальная газета «Innsbrucker Nachrichten» накануне вроде бы случайно дезинформировала читателей, сообщив, что открытие состоится лишь 4 ноября, в пятницу. Это привело к отсутствию резонанса вокруг столь важного для города события. 3 ноября на Либенеггштрассе в районе Вильтен явилось около двухсот человек, из которых некоторые оказались случайными прохожими. Немногочисленные зеваки жевали бутерброды, а корреспондент газеты в растерянности топтался тут же, пытаясь взять интервью у присутствующих.

Возможна и другая версия: газета намеренно пошла на этот шаг, чтобы предотвратить возможные провокации и беспорядки. И не исключено, что именно поэтому столкновения немцев с итальянцами начались не утром, а лишь поздним вечером.

В официальном объяснении такой дезинформации читателям, очевидно, прозвучали бы уклончивые ссылки на случайную ошибку или нежелание беспорядков. Но никакие оправдания уже не понадобились из-за того, что произошло позже, ближе к ночи.

* * *