Забытое убийство

– Мы понимаем, какой это удар для немецкого населения! – продолжал Вильгельм Грайль. – Мы понимаем также, что может возникнуть чувство незащищенности в связи с итальянской агрессией. Но все итальянские студенты уже задержаны полицией. Изъятое у задержанных оружие показало, что они были заранее готовы к насильственной конфронтации.

Агрессивные возгласы в зале.

– Всего у арестованных конфисковано девятнадцать револьверов, девять кастетов, три кинжала и сорок девять петард. И еще неизвестно, сколько револьверов и сколько стилетов было тайком выброшено в сорок семь туалетов города! Но – я еще раз повторю это, господа, – я всегда был против вмешательства армии…

В зале раздались одобрительные выкрики.

– Тем не менее, – сурово заметил бургомистр, обводя зал мрачным взглядом, – тем не менее, господа, вопреки моей воле вчера в полночь в город вошли отряды пехоты и стрелков, которые прибыли по приказу генерал-полковника и командующего лейтенанта!

Свалив все на Шварценау и командира стрелков, Грайль добился нужной реакции: крики недовольства перешли в сплошной рев возмущения.

– И вот тогда все пришло в движение! – продолжал градоначальник, гневно сверкая глазами. – Военный совет наделил генерала и лейтенанта особыми полномочиями. Но я сразу решительно сказал, что армии не место в нашем городе. Это было огромной ошибкой. Мы требуем не только наказания виновных, но и немедленного запрещения всяких итальянских школ! Во всем остальном я хочу призвать население сохранять спокойствие, не поддаваться на провокации и воздерживаться от необдуманных поступков[334].

После заседания к нему подошел бледный, как папиросная бумага, Эрлер.

– Я телеграфировал в столицу, – сказал он. – Лично Кёрберу.

– И что Кёрбер? – равнодушно спросил бургомистр.

– Пока молчит, – ответил вице-мэр удрученно.

– Слушайте, Эдуард, черт с ним, с этим Кёрбером! – неожиданно резко сказал бургомистр. – Тут и без него хватает дела. В конце концов, чего вы от него ждете? Соболезнований?

– Извинений, – холодно ответил советник.

* * *

Градоначальник с чувством удовлетворения и какого-то трагического высокомерия вышел на улицу. Он отпустил шофера и почему-то пошел пешком. Возможно, это было опрометчиво в городе, все еще подвергавшемся погрому, но Грайль не боялся. Ему хотелось собственными глазами увидеть, что творится в Инсбруке. Он шел и смотрел на свой город, а ему казалось, что все это происходит не на самом деле, а в какой-то плохо написанной пьесе.

Маленькая война. Немецкие студенты с раннего утра на ногах и готовы к встрече с итальянцами, где бы они ни появились… Повсюду листовки.

Грайль подобрал одну из них: «Отчет о внеочередном заседании совета… Вскрытие доктора Ипсена покажет…»

«Что покажет?» – в недоумении подумал он. Тут его внимание привлек странный звук. В переулке какие-то молодые люди сосредоточенно катили в сторону реки противень, конфискованный в разрушенном итальянском ресторане. Противень поддавался неохотно, продвигаясь вперед с раскатистым грохотом и задевая за булыжники.

На Иннрайн черным факелом полыхал какой-то дом. Медленно и безучастно падали снежинки. Все это опять напомнило Грайлю театральную декорацию.

На фоне зарева стоял издатель Карл Хаберман с непокрытой головой и кричал, простирая руку к толпе:

– Мой друг стал жертвой лживого австрийского правительства! Он не был ни военным, ни демонстрантом! Он был просто художником! Художники – гуманные, теплые люди, они никому не могут причинить зла, – издатель опять закашлялся, из его глаз покатились слезы. – Он бы никогда… Он ведь просто стоял и ждал… Понимаете?.. Просто смотрел… Полиция могла эвакуировать людей на полчаса раньше! Тогда бы ничего… ничего этого… И вот Густль..! Его больше нет!

– Карл! Ты заболеешь! – Хедвиг схватила Хабермана за локоть. – Пойдем. Холодно. У тебя больное горло.

– Ты не понимаешь!.. Никто не понимает, – прохрипел он. – Я же сам его… Сам! Это я его туда послал! Своей собственной рукой! И теперь я стою здесь, а его нет…

Отовсюду доносились крики и грохот.

– Продажный генерал «велшей»! Убирайся вон! Служи своим хозяевам! – и звон стекла.

Грайль понял, что на соседней улице демонстранты приканчивают окна в особняке губернатора Шварценау. Сам Шварценау еще утром сбежал в Вену.

Бургомистр вдруг поймал себя на том, что никак не может отделаться от очень странного ощущения. Даже теперь ему казалось, что все это происходит не по-настоящему. В городе погром. Но попадись им сейчас сам Шварценау, что бы они стали делать? Да ничего. Бургомистр был почему-то уверен, что губернатора края никто бы не убил. И никого бы не убили. Бока бы, понятно, намяли. Но больше не было бы жертв, не могло быть. И как же такое случилось, что этой самой одной жертвой оказался совершенно безобидный молодой человек с рисовальным блокнотом? Прав Хаберман. Художник никому не угрожал, просто смотрел. Что-то тут не вяжется. У Пеццеи и оружия-то никакого не было. Только блокнот и собака.

«Собака! – Грайль вспомнил о ней только сейчас. – Куда она девалась?»