В особую категорию подозреваемых попали американские офицеры, которые не имели родственных связей с бывшей Российской империей, не знали местных языков, но тем не менее (по крайней мере, по мнению Смерша) придерживались антисоветских взглядов и сеяли антисоветскую пропаганду. Уроженец Теннесси подполковник Уильям Джексон – главный хирург на авиабазах США – находился в самом начале этого списка. Кроме того что он разделял взгляды, считавшиеся антикоммунистическими, Джексон стремился налаживать связи с местным населением, особенно с женщинами. Он прибыл в Москву 21 марта со вторым эшелоном американских военных для подготовки к открытию полтавских баз. В Москве он провел время весьма продуктивно: посещал больницы и составлял подробный доклад о состоянии советской системы здравоохранения и медицинской работы, отстававших от Соединенных Штатов, по его оценке, лет на пятьдесят.
Четырнадцатого апреля Джексон отбыл в Полтаву, где вместе с подчиненными приступил к устройству медицинской службы на каждой из трех баз и к обеспечению надлежащих санитарных условий для живущих там американцев. Ему часто приходилось иметь дело с деликатными вопросами: скажем, уговаривать советских офицеров улучшить уборные и душевые. Хотя трудности в отношениях с советскими властями возникли у Джексона не поэтому. Двадцать пятого мая подполковник Свешников добавил врача в список офицеров США, в отношении которых запросил дополнительные сведения из Москвы, утверждая, что тот активно ищет контакты с советскими гражданами. В тот же день Свешников подал еще один рапорт, в котором назвал Джексона одним из двух офицеров ВВС США, якобы распространявших среди советского личного состава англоязычную литературу антисоветской направленности15
.О Джексоне московское Управление Смерша выведало больше, чем о Лепавски. Слежка контрразведки за номером гостиницы “Националь”, где Джексон останавливался в марте и апреле 1944 года, показала, что он активно общается с женщинами. Менее чем через неделю после приезда подполковника, 27 марта, прослушка перехватила его телефонный звонок в московскую квартиру. Джексон звонил девушке по имени Зоя, которая не очень хорошо говорила по-английски. Третьего апреля, около 23:00, группа наблюдения заметила, как из гостиницы “Националь” вышли две молодые девушки – гостьи Джексона и еще одного американского офицера. Одну из них позже опознали: это была 21-летняя Зоя Гусева. В 22:30 13 апреля, в последний день пребывания Джексона в Москве, наблюдатели проследили до их домов пять девушек, навещавших в гостинице Джексона, и еще одного офицера. Одной из них, Зинаиде Пашининой, было восемнадцать лет16
.Девушками подполковник Джексон интересовался и в Полтаве. В июне, по более поздним донесениям разведки, он познакомился с некоей Зинаидой Блажковой, с которой его свела еще одна женщина. Джексон регулярно навещал Блажкову и был, по словам одной из ее приятельниц, очень щедр, каждый раз принося подарки: “чулки, конфеты, новые пары бот, мужские и дамские ботинки, военный пиджак”. Из агентов Смерша о Джексоне сообщали не только женщины. Информацию о нем предоставлял и советский коллега Джексона Иван Лебедев, главный врач полтавских баз. Он был завербован под женским кодовым именем Роза. О контактах Джексона с местными жителями сообщал и советский переводчик, работавший на базах под кодовым именем Союзник17
.Прежде всего Смерш интересовало распространение антисоветской пропаганды. Четырнадцатого июня Свешников и Зорин доложили в Москву, что после того как американское командование получило предупреждение о недопустимости распространения американских публикаций, подобные инциденты прекратились. Но работая вместе – например, перебирая двигатель самолета или в свободное время, – американцы все так же делились с советскими коллегами своими “антисоветскими” взглядами. В этом отношении американцы, владевшие русским или украинским, находились под особым подозрением.