Граф Ланжерон возвращался с Пушкиным из Итальянской оперы. Графиня отказалась идти, заявив вдруг в конце ужина, что ей надоела опера. Граф мягко улыбнулся, ничего не ответил, но предложил, чтобы Пушкин составил ему компанию. Тот тут же согласился: он подпрыгнул и радостно забил в ладоши. Пушкину нравилась опера, и он обожал стремительного, искристого Россини. Сегодня давали «Семирамиду», а завтра обещали «Итальянку в Алжире». Пизанский антрепренёр Буанаволио, гастролировавший со своей труппой в Одессе, предпочитал давать Россини. Граф совершенно одобрял этот выбор, но он ещё выделял постановку «Тайного брака» Чимарозы. Пушкин же полный приоритет отдавал Россини.
Выйдя из зала в фойе, они раздумчиво прошли под колоннадой, вдыхая пьянящие ароматы майской одесской ночи.
Главный фасад здания с классическим портиком, увенчанный фронтоном, был обращён к морю.
Граф рассказал Пушкину, что здание театра было выстроено ещё при герцоге Ришелье по планам Тома де Томона.
Стали прогуливаться по набережной. Пушкин накидал в свой картуз целую горсть каштанов, а потом, когда он и граф подошли к берегу, то он несколько раз подбегал к воде и с размаху бросал каштаны в подбегавшие волны, подхохатывая при этом и даже визжа.
Но вдруг Пушкин неожиданно остановился, вплотную подошёл к Ланжерону и тихо стал расспрашивать его об антипавловском заговоре, о котором граф, кажется, знал всё.
– Молодой человек! Вас и в самом деле интересует личность императора Павла и обстоятельства его короткого, но весьма бурного правления?
Пушкин, скорчив радостную гримаску, часто закивал головой и мелкие, но чрезвычайно густые кудри его стали весело подпрыгивать.
Граф Ланжерон внимательно оглядел собеседника, не спеша закурил сигару, задумчиво выпустил несколько колец дыма, затем сердито пыхнул сигарой, быстро выплюнул её и начал рассказ: