Забытые герои Монпарнаса Художественный мир русско/еврейского Парижа, его спасители и хранители

Вальдемар Жорж был в 1920-е годы убежденным защитником и сторонником актуальных художественных течений и обновления в искусстве. В январе 1927 года он покинул редакцию журнала L’Amour de l’art, поскольку, по мнению его коллег, искусство, которое он поддерживал, было «чрезмерно» авангардным³⁹⁴. Тогда же родился его сын, Патрик Яроцинский (1927–2006), а в мае Вальдемар Жорж женился на его матери Клодин Лавалле (Claudine Lavalley, 1902–1989), дочери художника Александра Клода Луи Лавалле (Alexandre Claude Louis Lavalley, 1862–1927). После кончины тестя в 1928 году Вальдемар Жорж написал статью о его творчестве, в которой представил его как новатора, потрясшего Национальную школу изящных искусств свободной импрессионистской манерой своих работ на античные темы³⁹⁵. Луи Лавалле был на самом деле весьма далек от передовых художественных течений своего времени, ни фовизм, ни тем более кубизм в его творчестве не присутствуют вообще, но Вальдемар Жорж старался отдать долг памяти отцу своей жены так, как он умел: поскольку его самого всегда привлекало все новое, парадоксальное и противоречивое, и эти черты были в его глазах самыми важными и ценными в художественном творчестве, то и Луи Лавалле он представлял не салонным академистом, а бунтарем и новатором.

На протяжении ряда лет Вальдемар Жорж сотрудничал с Полем Гийомом — одним из самых передовых арт-дилеров второй половины 1910-х — 1920-х годов. Апофеозом этого сотрудничества стала написанная им и опубликованная в 1929 году книга «Выдающиеся произведения современной живописи в коллекции Поля Гийома»³⁹⁶.

Еврейство волновало Вальдемара Жоржа и как человека, и как искусствоведа. В своей небольшой монографии, посвященной Хаиму Сутину, опубликованной уже в 1928 году, Вальдемар Жорж писал: «Видели ли вы детей, играющих на улицах гетто?.. Их изможденные лица отмечены печатью горести. В их играх нет ребячества. Их крики напоминают долгие тоскливые песнопения»³⁹⁷.

Но если кому-то из них удается все же вырваться из тех мест, в которых им было судьбой предписано жить, то, как утверждал Вальдемар Жорж, с духовной точки зрения они становятся необыкновенно свободными, они проявляют способность существовать вне ограничений, которые накладывают как общественные нормы, так и художественные условности.

Ил. 83. Брошюра Вальдемара Жоржа о Пинхусе Кремене. Waldemar George. Kremegne (Paris: Editions Le Triangle, 1929)

С другой стороны, как считал Вальдемар Жорж, их высвобождение также приводит к тому, что традиционная культура, оживая в их работах, становится всеобщим достоянием. В изданной в 1929 году небольшой брошюре о Пинхусе Кремене он писал:

Первые еврейские художники, которые выглянули наружу, созерцали окружающий мир восхищенным взором. Все казалось им таинственным, фантастически-манящим на этой огромной планете, о которой они уже успели забыть с тех пор, как был разрушен храм Соломона. <...> В их пейзажах и натюрмортах я чувствую атмосферу еврейского очага. Ни с чем не сравнимый аромат кошерных блюд, праздничной трапезы, кровать, убранная множеством великолепных покрывал и подушек, традиции застолья и похоронные обряды... позволяют ощутить атмосферу и духовный климат еврейской жизни на востоке Европы. В картинах Кременя я вновь ощущаю это удивительное чувство наивной радости, это неизменное состояние души, которое мои братья-евреи привносят во все мелочи своей повседневной жизни³⁹⁸.

«Иудаизм является неотъемлемой частью всеобщего наследия человечества», — писал Вальдемар Жорж в другой монографии, посвященной полузабытому в наши дни живописцу Максу Банду (Max Band, 1901–1974) — уроженцу Литвы, с 1923 по 1940 год жившему в Париже, а последние три с половиной десятилетия своей жизни — в США³⁹⁹. Интересно, что Вальдемар Жорж исключал всякую роль национальных корней в творческой судьбе художника, искусство которого как раз свидетельствовало о том, что эти корни для него очень и очень значимы:

Является ли Макс Банд евреем, литовцем? Хоть он и не спешит отрекаться от своей веры, от своих корней, от своей национальности, несмотря на то что он считает, что они сыграли важнейшую роль в его становлении и развитии, сегодня я открыто заявляю, что для меня они не имеют никакого значения. Я не ищу еврея в человеке. Я ищу человека в еврее⁴⁰⁰.