Забытые герои Монпарнаса Художественный мир русско/еврейского Парижа, его спасители и хранители

Репин, однако, присоединяться к демаршу отказался; аналогично поступил и В. Д. Поленов, изначально присоединившийся к письму протеста Серова, отправленному в Академию художеств 18 февраля³²³. Но Серов не сдался, даже оставшись в одиночестве, и 10 марта отправил вице-президенту Академии графу И. И. Толстому письмо о том, что считает себя обязанным «выйти из состава членов Академии»³²⁴. Показательно, что, докладывая об этом совету Академии художеств 14 марта, граф И. И. Толстой само письмо В. А. Серова зачитать категорически отказался, несмотря на просьбу об этом академика живописи М. П. Боткина...³²⁵ Протест крупнейшего художника того времени был проигнорирован, великий князь Владимир Александрович оставался президентом Академии художеств до своей кончины в 1909 году, после чего этот пост заняла его вдова, великая княгиня Мария Павловна.

Многогранность личности В. А. Серова проявлялась в том, что хотя именно он написал лучшие портреты тогдашних хозяев жизни (как членов императорской фамилии, так и новой буржуазии), он же создал и самую памятную работу о расстреле первой русской революции 1905 года — «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?» (ныне она хранится в Русском музее). На этом рисунке, подаренном Валентином Серовым Максиму Горькому (его портрет художник создал в том же 1905 году)³²⁶, изображена пауза, предшествовавшая кровавой расправе. В. А. Серов не потрясал современников окровавленными трупами, его картина — возможность задуматься над тем, что и у последней черты не поздно остановиться и не совершать непоправимых ошибок. В. А. Серов не только сияет во всем своем великолепии как вершина русского художественного серебряного века, но и служит гражданским примером гуманиста, видевшего по обе стороны баррикад, какими бы высокими они ни были — людей, с их проблемами, переживаниями и надеждами. Традиция обличения «врагов» и, в лучшем случае, сострадания «невинным жертвам» в общественной мысли куда сильнее, чем традиция понимания и сопереживания людям, которые, как это часто бывает, многогранны и противоречивы в своих деяниях, однако В. А. Серов учит своим искусством именно этому.

II

Нельзя не рассказать и об уникальной личности человека, на портрете изображенного. Именно женщина, столь виртуозно выписанная В. А. Серовым, равно как и ее супруг, являются главными героями настоящей главы. Благодаря прежде всего подвижнической работе Шуламит Шалит, многие годы изучавшей произведения, переданные Марией Цетлиной в дар городу Рамат-Ган, об этой женщине и ее дружбе с деятелями культуры собраны насколько было возможно полные сведения³²⁷.

Урожденная Мария Самойловна Тумаркина (1882–1976) с юных лет проявляла интерес не только к литературе и искусству, но и к политике и философии. Она состояла в партии социалистов-революционеров (эсеров), и хотя после отъезда за границу в 1907 году от политической деятельности отошла, члены этой партии оставались для нее ближайшими друзьями на долгие годы. Была она не только очень красива, но и талантлива, и, по свидетельству Василия Яновского, В. В. Розанов назвал ее «эсеровской мадонной»³²⁸. Мария Самойловна училась в Берне, где, кстати, с 1898 года преподавала ее тетя Анна-Эстер Тумаркин (1875–1951) — первая женщина — профессор философии и член Сената этого университета (ныне одна из улиц возле Бернского университета носит ее имя). В Берне учился и один из лидеров партии эсеров Николай Авксентьев (1878–1943), позднее министр внутренних дел во Временном правительстве, вместе с которым они вернулись в Россию после революционных событий 1905 года — и были арестованы. Шесть месяцев Мария Самойловна провела в Петропавловской крепости. Когда Н. Д. Авксентьева приговорили к ссылке в Обдорск, на Полярном круге (ныне Салехард), его молодая жена последовала в ссылку за мужем. Оттуда молодым супругам удалось бежать и добраться до Финляндии, где родилась их дочь Александра. Вскоре, однако, брак распался, и в 1910 году Мария Самойловна сочеталась вторым браком с Михаилом Осиповичем Цетлиным.