Забытые крылья

– И вот теперь, – после короткой паузы отрывисто продолжала Елена, – когда жена все за тебя решила и ушла. Когда у тебя наконец открылась выставка. Когда между нами больше нет никаких препятствий… Сейчас оказывается, что ты меня бросаешь из-за Мартынюка. Из-за отца моих детей, который давным-давно со мной не живет и у которого как раз сейчас разворачивается прекрасная и увлекательная личная жизнь, к которой я не имею никакого отношения. Мартынюк. Знаешь, это так абсурдно, что даже смешно. Ты не мог придумать более правдоподобную причину?

Вадим смотрел на свисающий со стола угол скатерти – лежащие на нем тени от сложного освещения в ресторане напоминали о бесчисленных этюдах с драпировками, которые он рисовал в долгие годы учебы.

– Есть причина. Очень серьезная, – сказал он, не поднимая глаз на Лену, которая лихорадочно искала в его лице признаки колебаний, готовность уступить, передумать или даже, совсем дико, рассмеяться и объявить этот ужасный разговор шуткой.

– Ну?

– Понимаешь, я не могу без нее рисовать. Совсем.

– Что?! – Лена вскрикнула, и вполголоса беседовавшие в стороне официантки в белых блузках дружно повернулись к их столику.

– Не кричи, пожалуйста. – Вадим смотрел на нее так, что она поняла: никаких манипуляций, сейчас он и правда говорит то, что думает. – Она ушла в конце марта. И с тех пор все. Я не могу ничего. Совсем. Я не рисую, когда ее нет за стеной.

Потрясенная Лена молчала.

– Я всегда, все эти годы думал, что я – сам, что все, что я делаю, я делаю сам, достаю по крупицам из себя. А оказалось, нет. Это все она. Когда ее нет, я никто и ничто. Мне нужно, чтобы она дышала рядом. Просто – была где-то там, за стеной. Приходила вечером. Ходила, говорила, спала, что угодно. Я не знаю, как это назвать. Наверно, это не любовь. У нас с Надей всегда было совсем не так, как с тобой, – спокойнее, скучнее, логичнее. Я не считал ее своей музой – но, когда она ушла, потерял способность работать. А что это значит для меня сейчас, даже описывать глупо. Мне жизненно необходимо, чтобы она вернулась. И я буду ее добиваться. Буду ее возвращать. А ты… Прости меня, пожалуйста. Прости.

Они молчали, и время тянулось так, что стало совершенно невозможно определить его длину. Наконец Елена провела ладонью по волосам, встала, одернула юбку и произнесла:

– Хорошо. Я подожду.

И медленной, очень женственной походкой пошла по узкому проходу между столами к выходу. Она была уверена, что Вадим смотрит ей вслед. И она была права.

* * *

Двадцать минут спустя он вышел из ресторана и глубоко вдохнул запах позднего августа: ноты остывающей земли, первого тления упавших листьев, пробивающихся под слоем травы мелких бесполезных городских грибов и близкой стоячей воды Чистого пруда.

«Запах бензина я, видимо, уже автоматически фильтрую», – усмехнулся Вадим и пошел по направлению к метро, с удовольствием чувствуя движение каждой мышцей подтянутого и сильного, несмотря на совершенно неспортивный образ жизни, тела.

Из-за приезда Лены сегодня все пошло не так, как он планировал. Вадим вовремя сообразил, что не стоит догонять ушедших по-английски Надю и Марину: вернуть их ему бы не удалось, а вот публика могла что-то заметить. Но Майя Васильевна так громко возмущалась, когда сын объяснял ей, что она не пойдет праздновать его успех в ресторан, а одна вернется домой на такси, что только вмешательство Маргариты предотвратило скандал. Разговор с Леной тоже оказался тяжелым. Вадим до последнего надеялся, что она понимает истинную ценность их отношений и не будет настаивать на развитии событий, – но ее настойчивость вынудила его быть жестоким.

То, что он сказал сегодня Лене, было правдой. Конечно, он не собирался говорить любовнице о своих чувствах к жене: о привязанности, нежности, об ожившем после Надиного отъезда из дома интересе к ее делам. Но все же он не обманул: за долгие годы брака Вадим так привык к тихому присутствию жены, что сейчас совершенно не мог работать. Конечно, ситуация была не совсем безнадежна, он все же понемногу писал. Но если раньше для того, чтобы ощутить вдохновение, ему достаточно было войти в мастерскую и закрыть за собой дверь, в последние недели приходилось подолгу настраиваться: рассматривать сделанное накануне, перебирать старые работы, смотреть в окно, слушать музыку, даже читать прежде, чем взяться за кисти. А ведь уже август на дворе, световой день будет только укорачиваться…

И все же, несмотря на все тяжелые моменты дня, ощущение наконец достигнутого успеха не покидало Вадима. Самое главное состоялось: открылась выставка, пришла публика, отзывы будут хорошие – наконец-то, наконец его путь открыт.

Уже подходя к памятнику Грибоедову, Вадим увидел на скамейке справа поникшую и сжавшуюся женскую фигуру. «Черт побери, ну конечно…» – подумал Вадим и подошел к ней.

– Лен, ты что? – Он встал напротив и дотронулся до ее плеча.

Женщина молча покачала головой. Рассыпавшиеся светлые волосы закрывали опущенное лицо.

– Лен, ну перестань, пожалуйста.

Она молчала, и Вадим, вздохнув, уселся на скамейку рядом.

– Лен, ну хватит. Тебе пора домой.