Забытые орхидеи Монмартра

– С сегодняшнего дня я бездомный, – раскрывая переносной мольберт.

– У меня жена, дети, прости, друг.

– Ты можешь остаться на пару дней у меня, пока не подыщем тебе что-нибудь подходящее.

– Сегодня вечером будь с ней ласков, мой друг, тогда задержишься больше чем на неделю.

– Я всё слышала, Николя!

Вечером вместе с Жаклин мы заехали ко мне, она осталась ждать меня на улице в машине, весьма плохо припарковавшись, заехав левой стороной на бордюр. Тем временем, спеша, я собрал что мог – краски, одежду, любимую кофеварку, написал короткую записку Агате и вышел на улицу с одним потрёпанным чемоданом.

– Да, небогато ты живёшь, – заметила она, открывая багажник маленького «Рено-5».

– Талант надо голодным держать, – почему-то ответил я.

– Садись, талант, – окинув меня с ног до головы пустым взглядом с ухмылкой.

Я много слышал о парижских комнатушках под самой крышей домов, в которых когда-то жила прислуга, а ныне переоборудованных под квартиры. Теперь я видел её воочию. Довольно-таки непросто поместить на восьми квадратных метрах кровать, плиту, раковину, письменный стол и небольшую перегородку с душем, турецкий туалет, конечно, в коридоре. Жилищный кризис, бушующий в Париже, заставляет уже не одно поколение людей идти на подобного рода ухищрения, такие комнатёнки – просто находка для студента. Однако Жаклин очень нравилось жить в такой каморке, она даже гордилась ею, называя её «моя маленькая конура». Краски, холсты хранились под кроватью, воздух был спёртым, поэтому она быстро открыла окно, показала, куда поставить чемодан, и пошла сразу в душ, не задёрнув почему-то занавеску, не забыв при этом предупредить меня, чтобы я не подглядывал за ней. Через пару минут она вышла, распаренная, в роскошном пеньюаре на китайский мотив, который довольно-таки плотно облегал её пышные формы.

– Максим, душ свободен, постарайся не брызгать водой по сторонам, – как бы невзначай оборонила она, плавно передвигаясь в полной гармонии с соблазнительным бюстом, я кивнул головой в знак согласия и пошёл освежиться. После душа на столе меня ждала бутылка вина, фрукты и сыр.

– Это для натюрморта? – спросил я, прикидываясь дурачком.

– Нет, это для нас, пока мы не сдохли, подобно фазанам, что ты малюешь по утрам, – у неё всегда был неотразимый юмор и аппетитные бледно-розовые губы бантиком.

Отыскав в кармане сигареты, я закурил, пуская дым кольцами, она же начала рассказывать мне, как сложно писать контрастные натюрморты.

В постели, где мы очутились, когда начало темнеть, она оказалась довольно-таки проворной, чего я абсолютно от неё не ожидал. Большая ценительница древнеиндийской любви, то она сверху, то я, а на коленно-локтевой позе вдруг стала так визжать и покрикивать, что разбудила соседей справа, которые не преминули постучаться в стену, слева смеялись. Продолжая двигаться в набранном уже такте, она не могла не удержаться, чтобы не назвать свою соседку стервой и продажной девкой, от чего за стеной снова засмеялись, но Жаклин уже было не остановить. От этой весьма экзотичной перебранки и вида на её широкую спину с тату на пояснице в виде красного банта, я как-то обмяк, и не только я, день был трудный, и уставший свалился на спину. Теперь она уже просто орала на соседку, что этого ей никогда не простит и завтра утром у неё на столе будет её натюрморт с дохлым фазаном и грушами и бананом в одном месте. Я постарался её успокоить, поглаживая по мягкому боку, но тут же был отвергнут ударом локтя в живот. Подождав, когда она мирно засопит, я закрыл глаза, пытаясь заснуть. Весь день прокручивался у меня в голове разговор с Агатой, исчезновение Сесилии, жаркие объятия Жаклин, заснуть в тот день удалось только под утро.

Так длилось всю неделю, вплоть до понедельника, никакого подходящего жилья мы, конечно, не нашли, студенческий сезон был в самом разгаре, и я стал всё чаще задумываться о возвращении домой. Мои горы, поля, леса звали меня всё сильнее, я слышал их манящий зов, и не оставалось больше сил этому противиться, я себя всего исчерпал, до последней капли, в один прекрасный миг остался без любви и крыши над головой. Каждый день картины безмятежного детства всплывали одна за другой в моём усталом воображении – Агата и я купаемся на речке, собираем малину в лесу, рассвет над полем, покрытым цветами, осколок стекла в её сумке, первый поцелуй, её невинные объятия на чердаке дачи, письма каждую неделю.

К счастью, начался сезон, что меня отвлекло немного от грусти. Работы было навалом, натюрморты, портреты, пейзажи туристы охотно скупали, чуть поторговавшись ради приличия. Это открывало передо мной неплохую перспективу возвратиться к себе в провинцию хоть не с пустыми руками.

Уже под вечер, когда площадь начинает пустеть, усталость и голод берут своё, когда я начинал мечтать о горячем ужине и крепком сне под мягким боком Жаклин, кто-то сзади меня позвал. Это была Агата.

– Максим, нам надо поговорить.

Вид у неё был немного странный, синие круги под глазами, бледные губы, такой я её ещё не видел. Посмотрев на Жаклин, я сказал ей:

– Иди домой, дорогая, я позже подойду.