Забытые пьесы 1920-1930-х годов

«Милая Нина. Диктую тебе письмо, а сестра сердится, не велит говорить много — и поэтому всего, что хотелось бы, написать не могу. Доктора — злейшие бюрократы на свете, — это мое застарелое убеждение, — они не позволяют видеть тебя, лежи и считай мух, которых, кстати, одна-две и обчелся. Но ты будь весела и, главное, успокойся. Я — всего-навсего жертва собственной неосторожности… И ты не сделаешь ничего, не посоветовавшись прежде со мной. Не прибавляй к старым твоим ошибкам новых несуразностей, помни: ты нужна партии как хорошая большевичка. И ты будешь ей, Нина, не тогда, когда начнешь умиляться собственной праведности, а когда сольешь мысли и поступки в одно, когда идеи и воля партии будут для тебя не веригами ради умерщвления плоти, а плотью и кровью своей… А со своей кровью я никак не могу справиться — течет и течет, негодная… Это не значит не видеть жизнь. Это значит — повернуть жизнь так, как это нужно для дела твоего класса, и в каждом факте и мысли находить этому делу подтверждение… Береги, Нина, доверие партии, не обманывай ее, но и не лезь к ней с истерикой, не дергай, найди в себе мужество решать вопросы так, чтобы сохранять и умножать силу партии — ты ведь одна из частиц этой силы…

Ну вот… устал. А мне еще нужно продиктовать другое письмо — о Накатове. И завещание мое вышло длинное и суровое. А я хотел лишь подбодрить тебя, чтобы ты заулыбалась по-прежнему и спела мне песню о молодости, которой мне, увы, не хватает… И старческие ткани не хотят срастаться, и солнце не веселит, а раздражает, и хочется поучать людей.

Что же еще? Будь здорова, расти большая, вспоминай изредка обо мне и радуйся молодой своей жизни в чудесное наше время. Крепко тебя целую, дорогая, прощай!..»

Кончил. Пауза. НИНА сидит, машинально вытирая слезы. Она их и не замечает. СЕРОШТАНОВ сложил письмо, поглядел на НИНУ и погладил ее по голове.

Сидят молча.

Через дверь веранды тихо входит постаревший, осунувшийся НАКАТОВ.

11

НАКАТОВ. Могу я поговорить с тобой, Нина?

НИНА (откинулась назад, силясь понять). А?.. Вы?.. Здесь?.. Вы живы?..

НАКАТОВ. Второй день я ищу тебя. Ты не живешь здесь больше… Могу я поговорить с тобой… только с тобой, Нина?

НИНА. Со мной?.. Вы… зачем?

НАКАТОВ (усмехнулся). С мертвыми не разговаривают… Но я еще не мертвец.

НИНА. Да-да… Пожалуйста… Идемте.

СЕРОШТАНОВ. Оставайтесь здесь.

Выходит.

12

НАКАТОВ. Невесело являться в дом, где ты считаешься похороненным, а люди продолжают есть, спать, работать и волноваться… Дико. Всего семь дней отсутствовал, а ты уже немножко боишься меня. Так?

НИНА. Зачем вы пришли?

НАКАТОВ. Поцеловать тебе руку. (Берет руку Нины, целует.) Руку, спасшую жизнь… Не бойся, ласточка, это я… я твой друг. В тебе расцвела моя молодость, в тебе я черпаю силы для дальнейшей борьбы… в тебе и с тобой, надеюсь… Проснись, проснись же, смотри: уже утро и солнце скоро взойдет… Гроза прошла. Ну?

НИНА. Откуда вы?

НАКАТОВ. Я никуда не уезжал. Сидел дома.

НИНА. А почему вы…

НАКАТОВ. Почему не покончил с собой? Потому что ты спасла меня, Нина.

НИНА. Я?

НАКАТОВ. Я приготовился умереть. Сжег бумаги, разослал письма, назначил день… [Но в этот день я услышал, что Рядовой в больнице. Он ранил себя, разряжая револьвер. О, я-то знаю, кто разрядил револьвер!..] До сих пор у меня в сердце горят твои слова: «Нет, нет, он не расскажет, нет!..» И глаза. Этих глаз не забыть до настоящей смерти!.. [Ты стреляла в него, ласточка, ты?

НИНА (тихо). Я.]

НАКАТОВ. Я чувствовал это… и ждал. Шли дни… Мне не присылали повесток, за мной не приходили… значит, ты понимаешь, значит, он ничего не успел сообщить, [остановленный твоей рукой…]

НИНА. А?

[НАКАТОВ (не замечая). Сегодня я был в больнице, справлялся… Он очень плох. Безнадежен. Скоро он уж никогда ничего не напишет. Подождем!..

НИНА. Вы… Вы его смерти ждете?

НАКАТОВ. Так же, как он ждал моей.

НИНА. А! (Сдержалась. И очень медленно.) Он будет жить. Я его вылечу. Он напишет. Он все расскажет.

НАКАТОВ. Нина.]

НИНА. Зачем вы не застрелились?

НАКАТОВ. Нина, опомнись…

НИНА. Нет, это хорошо, что вы не застрелились. [Ведь я же вашей ученицей была, послушной девчонкой. Вы к ней пришли.] Но только не семь дней с тех пор прошло и не десять… Года протекли… А вы все еще надеетесь… и умирать не хотите. Но ведь вы уже не живете, вы же политический мертвец. Оболочка. Вы только на то и способны, чтобы отравлять, спаивать. Трижды был прав Рядовой, что хотел написать немедленно! И он напишет.

НАКАТОВ. Не успеет.

НИНА. Я… я сама напишу про вас!