Забытые по воскресеньям

Каждый год, на день рождения и Рождество, Магнус и Ада присылают Жюлю письмо и чек. Дважды в год в наш маленький почтовый ящик, откуда мы вынимаем только счета и рекламные проспекты, опускают светло-желтый конверт. Бабуля кладет его на письменный стол Жюля в его комнате, но он рвет его, не читая, и никогда на эту тему не говорит. Не знаю, почему я решилась задать вопрос сегодня вечером. Сам собой вырвался. И прозвучало громко, на всю комнату:

– За что ты ненавидишь шведских бабку с дедом?

Он не краснеет и не хлопает дверью. Отвечает ледяным тоном:

– Почему ты вечно перескакиваешь с одного на другое?

– Думаю слишком быстро.

– Ну, так притормози.

Он открывает окно и закуривает. Я не смею шевельнуться. Смотрю на него. Выдержав длиннющую паузу – лет в семь, не меньше, – говорит:

– Они намекали…

– На что?

– Сказали… то есть… попытались дать понять, что мой отец мог и не быть моим отцом.

Жюль привычным жестом посылает окурок в окно (на радость дедулиным растениям!), так сильно затянувшись напоследок, что я удивляюсь, как это он не обжег губы. Брат поворачивается ко мне и добавляет:

– Мне было десять лет, и я хотел прикончить их. Клянусь тебе, в прямом смысле слова. В тот момент я понял, что называют убийственным импульсом. Будь мне двадцать, лежать бы им в земле. Их спасло мое малолетство.

У меня перед мысленным взором мелькают разные картины. Говорят, перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Я чувствую то же самое. Мусоропровод, Я-уж-и-не-помню-как, кладбище, ватные палочки, октябрьский костер, чайка, папка с «делом Неж», «Гортензии», Элен, Люсьен, Роман, мсье Поль, Ворон, мой трехлетний брат, четырех-пяти-шести-семи-восьми-девяти-десяти-одиннадцати-двенадцати-тринадцати-четырнадцати-пятнадцати-шестнадцати-семнадцатилетний брат.

Глава 47

– Вообще-то они выглядят влюбленными.

Жо возвращает мне фотографию Алена и Аннет, сделанную за несколько месяцев до рождения Жюля. Я убираю ее в сумку.

Сегодня вечером я ужинаю у Жо. Мне очень нравится ее муж Патрик. Он высокий и худой, лицо изрыто оспинами от юношеских прыщей. Он каждую неделю ходит в солярий, чтобы скрыть их под загаром. На теле у Патрика три татуировки, одна из них, огромная сирена, изгибается на руке. Жо уверяет, что иногда она поет в ночи, на что Патрик замечает: «Ты бы принимала поменьше таблеток твоих старичков, иначе еще не то услышишь!» Он милейший человек, хоть и похож на злобного хулигана вроде тех, что рассекают на «Харлеях» и останавливаются на пешеходных переходах.

Мне очень нравятся застолья у Жо, потому что они с мужем все время прикасаются друг к другу, не вступая в тактильный контакт. Как любящие люди. Совсем не так, как мои дедуля с бабулей.

У них две дочери моего возраста, обе сдали бакалавриатский экзамен и, как поступают абсолютно все, уехали из Милли. Жо предсказала им по рукам счастливое будущее.

– Может, мать Жюля изнасиловали… – подает от холодильника хриплый голос Патрик.

Мы с Жо от изумления разеваем рты.

– Многих женщин насилуют, но они не решаются заявлять на обидчиков. Шведка могла рассказать родителям, но не мужу.

Жюль – результат насилия? Бред какой-то!

– Знаешь, брат был маленьким, когда бабка с дедом «намекнули» ему, возможно, он не все правильно понял, – говорит Жо, накладывая тараму[51] на гренки.

Несмотря на розовую икру на бутербродиках, я вижу мир в черном цвете. Именно в такие моменты Жо и говорит мне: «Приходи ужинать с нами сегодня вечером», – и добавляет цвет в свои блюда.

– Жюль всегда все схватывает на лету. Как будто он говорит даже на несуществующих языках.

– Где он сегодня вечером?

– Дома. Притворяется, что занимается.

– Что будешь делать?

– Пойду на кладбище и спрошу у Аннет, с кем она обманывала дядю Алена.

Глава 48

– Птицы не умирают. Но могут погибнуть случайно.

Люсьен смотрит на небо. Эдна смотрит на Люсьена, который смотрит на небо. Она спрашивает:

– Кто тебе это сказал, Люсьен?

– Птицы передают знания и навыки от поколения к поколению. Каждый человек связан с какой-нибудь птицей.

– Ты вычитал это в книге?

– Нет. Смотри…

Он указывает пальцем на небо. Эдну слепит свет августовского воскресенья, и она болезненно щурится.

– Что ты хочешь мне показать?

– Ты не видишь?

– Что я должна увидеть?

– Мою птицу. Она повсюду следует за мной.

– Она? Кто следует за тобой повсюду?

– Моя птица. Девушка… Я потерял память, но не птицу.

Эдна ничего не видит в небе. Даже облачка.

– Откуда прилетела эта птица?

– Не знаю.

– Она наверняка досталась тебе от отца с матерью.

– Возможно.

Он смотрит на круглый живот Эдны. Дотрагивается кончиками пальцев.

Первый шаг сделала Эдна. Она вошла к нему в комнату и легла рядом. Все произошло мило, вежливо, тихо, без африканских страстей, но очень нежно. Люсьен вроде бы обрадовался своему желанию и способности заняться любовью с женщиной. Он улыбнулся – впервые со встречи на Восточном вокзале, – когда Эдна сообщила ему о беременности.

– Это девочка.

– Как твоя птица?

– Да.

Эдна целует его.

– Надеюсь, у нее будут твои глаза.

– У нее будут глаза моей птицы.

– Какого цвета?

– Не знаю. Она слишком далеко.