Забытые страницы русского романса

Этот вальс очаровал меня с первого знакомства, легко запомнилась мелодия первого раздела (первая строфа стихотворения), в двух других — тонко варьируемая каскадом композиторских находок соответственно меняющемуся содержанию. В партии фортепиано смены сложных гармоний сочетаются с подголосками, звучащими «подтекстом» к вокальной мелодии, а в тактах 57—67 фортепиано выходит на «авансцену»: после слов «я спал» (гласная «а» вокализируется пять тактов на ниспадающем от си² к до² мотиве) певец замолкает, и в аккомпанементе рокочущие басовые звуки рояля с отзвуками основной мелодии усиливают таинственно-завораживающую атмосферу. Вступающий далее голос продолжает: «Над постелью моей стояла луна мертвецом». В слове «луна» последняя гласная как бы повисает, высоко на ля² тянется три такта, но особенно замечательно этот эффект применен на слове «мертвецом» — согласную «м» надо тянуть закрытым ртом три такта. Создается впечатление звука, летящего куда-то в сферу невидимого.

Это настолько колоритный прием, что удивляешься, почему ранее никто из композиторов до него не додумался. Правда, «додумалась» великая певица А. В. Нежданова, когда (об этом уже говорилось) исполняла одноименный романс Аренского. Не сравнивая эти два произведения, понимаешь, сколь они различны: одно принадлежит композитору XIX, другое — XX века.

* * *

К Тютчеву Метнер пришел уже после Пушкина и Фета, но увлекся им по-настоящему, так как теперь нашел в нем созвучного своей душе поэта. Он написал 14 романсов на слова Тютчева, ряд строф использовал в качестве эпиграфов: «О чем ты воешь, ветр ночной», к сонате ми минор, соч. 25; «Когда что звали мы своим», к Сказке ми минор, соч. 34. Завершающим его последнюю вокальную тетрадь стал романс «Когда что звали мы своим».

Меня Тютчев сопровождает с тех пор, как я стал вообще осознавать себя как певец и человек. Я мог бы сказать словами Толстого, ставившего Тютчева впереди Пушкина, Лермонтова, Фета: «Без него ведь нельзя жить». Не берусь рассуждать на тему, почему Толстой так любил Тютчева, мне достаточно трудно объяснить даже свое неостывающее тяготение к этому поэту. Думаю, главное — это вовлечение, прежде всего, в саму музыку его поэтического языка: все начинаешь воспринимать чувством, интуицией, вдохом...

Мир поэта бесконечно прекрасен, чувства и мечты он сравнивает со «звездами в ночи», человеческая мысль подобна незамутненному ключу, мир дум — «таинственноволшебный». Тютчев, после знакомства с метнеровскими песнями, стал для меня более полным, объемным и величественным; как бы впустив в свой круг, Метнер дал мне частицу своего представления о поэте, и это значительно трансформировало мое представление о тютчевском поэтическом раскрытии красоты мира, о борениях человеческой души:

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?

Человеческий идеал мира, гармонии неразрывен с вечно нетленной природой — слияние с природой поэт возвышает до философского созерцания и ее одухотворения.

Наряду со свойственным Тютчеву ощущением слитности с природой в стихах, использованных композитором, звучат и иные настроения, порожденные мучительным разладом с нею. Поэт противопоставляет прекрасную природу злому мятежному жару души, погруженной в страдание и хаос. И тогда он говорит о чувствах тоски и ужаса, отчаяния и одиночества, которые овладевают человеческой душой ночью. Раздвоение души и жизни, соединение болезненного и страстного дня греховной души с пророческими откровениями ночи делают жизнь человека мучительной, но и прекрасной, рождаются пленительные образы ночи: сама ночь сравнивается с океаном, день — с образом волшебного челна, плывущего по волнам снов в таинственные заливы прошлого. Это ночные пророчества, «праматерь», «правремя», разнообразные гулы, необъяснимые звуки:

Настанет ночь — и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой...

В 1912 году в соч. 24 было опубликовано 4 романса на слова Тютчева.

№ 1 «День и ночь»[8]. Этому стихотворению отдано в сборнике первое место, думается, не случайно — оно программно:

День, земноводных обновленье,
Души болящей исцеленье <...>
Но меркнет день — настала ночь;
Пришла — и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь...
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами.
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!