Забытые в изгнании. Франция, Париж. Книга 1

…я с детства очень увлекался фотографией, у меня всегда с собой фотоаппарат был. Я пришел с аппаратом, начал снимать. Потом подошел к офицеру снять ближе аппаратом. Тут меня начальник отряда штабс-капитан Макаров зовет: «Вы кто такой? — Вольноопределяющийся такой-то роты. — Я вижу, вы с аппаратом ходите, вы умеете снимать? — Умею. — А вы покажите мне какой-нибудь ваш снимок, снимите что-нибудь. — Мне же надо проявить. — У нас все есть, только мы не знаем, как этим пользоваться».

И я им проявил, показал снимки, им очень понравилось. «Вы не хотели бы у нас остаться? — С удовольствием». Я искал авантюру, а тут самая интересная авантюра — авиация.

«Да, но я же в автомобильной роте состою. — Вы не беспокойтесь. Мы имеем приказ от Великого Князя [Александра Михайловича], который был тогда шефом всех авиационных войск, организовать у себя фотографический отдел. У нас есть весь материал, но никого нет, кто бы умел что-нибудь делать. Я вижу, вы хорошо умеете это делать, оставайтесь у меня. А я от себя напишу рапорт начальнику вашей роты, что вас забрал и прошу сюда прикомандировать». И штабс-капитан Макаров написал рапорт, чтобы его откомандировали, потому что он выяснил, что евреев в авиационные войска принимать нельзя, поэтому вольноопределяющийся Маршак должен считаться в автомобильной роте, а прикомандированным быть к авиации. Александр Осипович вспоминал, что никакой дискриминации в отношении себя он не чувствовал. — «В отряде офицерство было интеллигентное во всех отношениях и более культурное, образованное. Единственное, что было только такое обстоятельство: после двух-трех полетов солдат получал Георгиевскую медаль. Тогда каждый полет считался подвигом. Я совершил 21 полет, но никакой медали не получил. Мне уже по тарифу полагалось чуть ли не четыре Георгиевских креста. А для меня это имело огромное значение. Еврей с университетским дипломом имел право жить где угодно в городах, имел право приобретать недвижимое имущество, но в деревнях не имел право. Считалось, что еврей на деревне не должен жить, что он будет там развращать крестьян, поэтому в деревню его пускать нельзя. А Георгиевский кавалер имел абсолютно все права, он был приравнен к православному, так, как если бы он крестился. И начальник тогдашний, которому перебило ноги, мы с ним были в страшной дружбе, он мне говорит: „Шурочка, вы на меня, наверное, сердитесь, что вас к медали не представляю“. Я ему отвечаю: „Алексей Николаевич, вы знаете, как для меня это важно. Если вы считаете невозможным…“ На что он говорит: „Если я вас представлю к Георгиевскому кресту, во-первых, вам его не дадут, а во-вторых, я буду иметь большие неприятности. И что бы я ни написал, найдут предлог, чтобы вам не дать. Я, откровенно говоря, уже наводил справки частные, могу я это сделать или нет, и, к сожалению, ничего не выйдет. Я вас очень люблю, но почему вы еврей?!“».